Юго-западный ветер - Луис Альфредо Гарсиа-Роза Страница 26

Габриэл замолк и сидел, уставившись в тарелку. Эспиноза решил, что он закончил рассказ.

— И вам понравилось так болтать? Тебе было с ней хорошо?

— Да, согласен, это было очень приятно. Я уже тысячу лет ни с кем не говорил о таких вещах. Это было гораздо лучше, чем мои прогулки в одиночестве. Она спросила меня насчет моего отца. Она первая, кто меня о нем спросил, обычно все спрашивают о матери.

— И что насчет твоего отца? Какой он?

— Мой отец умер.

— Как? Недавно?

— Нет, давно, когда я еще был ребенком — у него был сердечный приступ. Моя мать не любит о нем говорить, думаю, у него были другие женщины.

Еще одна пауза. Габриэл схватил вилку, начал крутить в руках. Потом стал тыкать ею еду, не пытаясь есть. Похоже, он вряд ли вообще сознавал, что делает.

— Вот тогда она все и разрушила.

— Кто все разрушил?

— Ольга.

— Что ты имеешь в виду? Что она сделала?

— Мы шли мимо одной маленькой гостиницы, ну, это одно название, что гостиница, и она вдруг сказала «Почему бы нам не зайти?» Я сначала не понял, о чем она говорит, я даже подумал, может, у нее там живет кто-то знакомый, но она обняла меня и заглянула мне в глаза, и тогда я понял, что она имеет в виду.

— А ты не хотел?

— И хотел и не хотел. Я не знал, что мне делать. Она сказала, чтобы я ничего не говорил. Мы вошли, я зарегистрировался, заплатил за ночь, и мы поднялись в комнату. Голые стены. Двуспальная кровать почти во всю ширину. Ольга что-то говорила, но я плохо понимал что, голос ее доносился до меня словно издалека. Она была прямо передо мной, и она сняла куртку, потом туфли, платье, пока не осталась в одном лифчике и трусиках. Я не двигался с места, и она подошла ко мне, поцеловала и помогла мне раздеться. Потом сняла бюстгальтер и трусики и обняла меня. Я был в таком напряжении, что не мог пошевельнуться.

Габриэл продолжал бездумно тыкать вилкой в тарелку. Он не решался поднять глаза на Эспинозу. Комиссар с трудом разбирал, что он шепчет себе под нос.

— А она не заметила, что ты чувствовал себя неуютно?

— Нет, она заметила. Но, думаю, она решила, я стесняюсь. Когда она увидела, что я не двигаюсь с места, она улыбнулась, подтолкнула меня, и мы вместе упали на кровать. Она думала, что все это очень забавно, пока не поняла, что я просто в шоке. Тогда она отодвинулась, оставив меня лежать, и села передо мной, скрестив ноги на индийский манер. Хотя я сам тренируюсь и хожу на пляж — но по сравнению с ее отличным загаром моя кожа казалась бледной. Ольга от природы очень крепкая, у нее сильное тело, длинные красивые ноги, большая упругая грудь, густо заросший лобок — и она демонстрировала мне все это безо всякого стеснения. Так она сидела некоторое время, просто смотрела на меня и не дотрагивалась. Мне она напоминала компьютер, обрабатывающий информацию. Через несколько минут или, может быть, секунд, не знаю, она обратилась ко мне с вопросом. Я не нравлюсь тебе как женщина? Конечно, нравишься, гораздо больше, чем я мог себе представить! Тогда почему ты избегаешь меня? Я не избегаю тебя, я просто боюсь. Боишься? Почему? Ты гей? Нет, конечно, нет. Тогда в чем же дело? Я всегда думала, ты хотел бы заняться со мной любовью, но не признаешься в этом, потому что стесняешься. Это правда. Ну? Так мы уже здесь. Но я почему-то все равно боюсь. Тогда она снова обняла меня. Я чувствовал прикосновение ее кожи, ее соски прижимались к моей груди, ее волосы падали мне на лицо, а ноги переплелись с моими, и между ног у нее было влажно, однако у меня там ничего не поднялось, висело, как у мертвого. Ольга прикоснулась ко мне там, но я даже не почувствовал. Ноги от напряжения начали дрожать, меня прошиб холодный пот, потемнело в глазах. Я подумал, что сейчас умру. Выскочив из кровати, я наспех оделся и обулся, она спросила, что я делаю, а я открыл дверь, сбежал вниз по лестнице и бежал еще несколько кварталов. Я не знал, где я был и что я делал. Домой я вернулся под утро.

Эспиноза перестал есть. Голоса в кафе, которые как бы стихли во время рассказа Габриэла, внезапно зазвучали громче. Казалось, будто все находящиеся здесь слушали, затаив дыхание, эту исповедь, а потом возобновили свои разговоры в один и тот же момент.

— Это был твой первый опыт с женщиной?

Габриэл кивнул. Он все еще казался отстраненным, будто пребывал не здесь, а где-то еще, однако Эспиноза понял, что пик острых эмоциональных переживаний уже миновал и вряд ли повторится с таким же накалом.

— Ты виделся с Ольгой после этого?

— Нет.

— Почему ты не пришел на работу на следующий день?

— Я не мог смотреть на нее. Думал, никогда не вернусь на работу. Но через день должны были выдать зарплату, а мне надо оплатить счета. Я пошел туда, намереваясь лишь получить деньги и уйти. Там мне сообщили, что Ольга умерла. Я даже ничего не почувствовал. Единственная мысль, которая билась в голове, это, что больше мне не выпадет такой шанс, по крайней мере с ней.

— Ты говоришь, что после того, как оставил Ольгу в гостинице, бродил неизвестно где, не помнишь, что делал, вернулся домой рано утром и ничего больше не помнишь.

— Да, так.

— С тобой такое раньше случалось, чтобы ты бродил, не отдавая себе отчет в том, где ты находишься или что ты делаешь?

— Нет, насколько я помню.

— А провалы в памяти раньше были?

— Не думаю.

— У тебя не было желания убить Ольгу после того, что случилось?

— Нет, у меня было желание убить себя, а не ее.

— Что ты делал на следующий день?

— То же самое, что обычно делаю, когда выпадает возможность: гулял по улицам.

— Где ты гулял?

— В центре, по парку Фламенго, по Ларанжейрас.

— Тебе не встретился по дороге какой-нибудь знакомый?

— Когда я гуляю, то не обращаю внимание на людей. Я мог встретить кого-либо, но сам этого не заметил.

— Ты не собирался встретить Ольгу в метро, чтобы посмотреть, как она себя чувствует?

— Нет, ни в коем случае! Я мечтал быть от нее как можно дальше!

Эспиноза почувствовал, что если он будет спрашивать дальше, то Габриэлу станет очевидным, что это допрос. Комиссар не любил превращать исповедь в допрос, за исключением тех случаев, когда у него не было возможности возобновить разговор позже. Он прекратил задавать вопросы Габриэлу не из морально-этических соображений, но потому, что знал по опыту — если он сильно надавит сейчас, то в будущем уже не удастся установить нужный контакт. А насколько он мог себе представить, им предстояло еще очень много общаться.

— Ты не будешь есть?

— Нет, спасибо, я пойду обратно, на работу.

По пути в участок он получил сообщение на мобильник от женщины из Института судебной медицины. Она была молода и красива, и Эспиноза никогда не мог понять, как такая привлекательная девушка может проводить свои дни в окружении трупов и разрезанных кусков тела, и не только проводить, но, по-видимому, и находить в этом удовольствие. Он ей перезвонил.