Платит последний - Ольга Некрасова Страница 26

Ивашников с тяжелым сердцем раскрыл трубку.

— Ты сегодняшнюю почту смотрел? — спросила Марьсергевна.

— Не успел. — Прижимая трубку плечом, Ивашников пошарил в пластмассовом лотке с почтой. Ничего срочного там быть не могло, а то бы Люська доложила.

— В желтом конверте, — подсказала Марьсергевна.

Ивашников уже держал в руках этот нестандартный конверт — «Ивашникову Н.И., ЛИЧНО». Почерк незнакомый, «Лично» написано аршинными буквами, да еще и подчеркнуто. Секретари всегда просматривают такие письма и никогда не кладут их боссу на стол, потому что пишут их неадекватные люди. «Не тот ли Вы Ивашников, который отдыхал в Ялте в 95-м году? Коленька, помнишь наши безумные ночи?! Срочно нуждаюсь в 200 $».

— Ну как? — спросила Марьсергевна.

— Не открыл еще. — Ивашников похлопал по бумагам на столе (разрезальный нож куда-то запропастился) и вскрыл конверт, оторвав полоску от края. Люська его тоже вскрывала, точно. И почему-то заклеила снова.

Из конверта выскользнула фотокарточка.

Мы с Лидой. Зеленые, тупо отметил Ивашников и прикинул, что фотограф стоял совсем близко, а они не заметили. Ни он, Ивашников, ни Лида.

Стало ясно, почему верная Люська будто в рот воды набрала. И, кстати, почему она сегодня весь день обихаживала Лиду. Ей Лиду жалко.

— Молчишь, — отметила Марьсергевна.

— Сколько? — без злобы спросил Ивашников. Он отзлился уже давно, когда Марьсергевна, грозя отнять дочку, тянула из него деньги, а денег действительно не было и его действительно приходили убивать за долги. Слава Богу, на кредиторов подействовал простой аргумент: «Вам нужен мой труп или все-таки деньги?»

Марьсергевна разочарованно молчала. Ивашников готов был поклясться, что она сто раз проиграла в уме их будущий разговор и ждала, что он будет кричать и грозить, а потом, конечно, умолять. А он сразу перемотал ленту к концу. Всю малину Марьсергевне обосрал.

— Мне твоего не надо. Сколько положено по закону, столько пускай и присудят. За отданные тебе лучшие годы моей жизни, — заявила Марьсергевна и мелодраматично всхлипнула.

— Маш, ты только не придуривайся, — попросил Ивашников. — Ты сумму назови.

— А я назвала, Коленька, разве ты не понял?! Выбирай. Или я иду с этими фотографиями в суд и тебя с твоей Лидкой полощут на все лады, а мне присуждают законную половину. Или в суд идешь ты, подаешь на развод и полюбовно сам уступаешь мне половину. А фотографии сможешь купить отдельно.

Ивашников затосковал жутко. Несчастная дурочка Марьсергевна затеяла свою Игру в деньги, не понимая азов. Капитал мало отсудить, заработать или украсть. Капитал надо еще удержать, и это сложнее всего. Не зная, как это делается, и не зная даже, что это вообще нужно как-то делать, она разрушит ему, Ивашникову, бизнес, испоганит его отношения с Лидой, и все только для того, чтобы стать легкой добычей уголовников. Да еще, не дай Бог, украдут ребенка. Хорошо, что Наташка в Англии, но не век же Наташке там жить.

— Ну как тебе условия? — Марьсергевне не терпелось. — Ты, Коль, не молчи, а то инфаркт хватит. Выскажись, не сдерживайся.

Записывает на магнитофон, понял Ивашников. Мало ей фотокарточек.

— Маш, давай встретимся где-нибудь на нейтральной территории.

— Зачем на нейтральной? Приезжай ко мне! — По торжествующему тону Марьсергевны было ясно, что она и не ждет от Ивашникова согласия. Ей нужно, чтобы он признал: боюсь, мол, тебя, Маша.

— Дело денежное, — сказал Ивашников. — Ты не доверяешь мне, я — тебе. Поэтому лучше на нейтральной.

Договорились встретиться в армянской шашлычной во дворике поблизости от Моссовета. Там была территория Лужкова, и уголовники на хозяев не наезжали, что волшебным образом сказывалось на качестве кормежки.

Ивашников распихал по карманам отложенные на всякий пожарный десять тысяч. Выходя из кабинета, он подумал, что и сам сегодня без обеда, и свою орду весь день продержал на одном чае.

— Люсьена, закажи-ка для всей компании ужин в «Метрополе», — сказал он курлыкавшей с Лидией Люське. Надо же, подружились. — Часов на восемь, а я пока отъеду на часок.

Он показал всем «общий привет»: пальцами по ладони — шлеп-шлеп, быстро и звонко, как будто аплодировал одной рукой. А потом вернулся и, отчего-то чувствуя себя предателем, крепко поцеловал в губы свою Лиду Рождественскую.

Погода испортилась. Вчерашняя снежная каша схватилась морозцем, и вдобавок моросил дождь. Гололедица и дождь — жуткое сочетание, как уксусная эссенция со жгучим перцем. Дрянь погода. И настроение не лучше.

По Садовому кольцу плотно и медленно шли машины, до крыш забрызганные грязью. Ивашников долго ждал промежутка, чтобы вписать свою «немку». В конце концов он кого-то нахально подрезал, втерся и поехал.

Машка, дуреха, что же ты делаешь?!

Мысленно Ивашников видел перед собой не тридцатилетнюю законченную стерву Марьсергевну, а беременную студентку Машу, и ее было жалко. Прикидывая так и этак Машкино будущее, он себе не представлял даже нулевого варианта, при котором жена могла сохранить хотя бы то, что у нее сейчас есть (да-да, Коля, называй ее бывшей, а все равно жена, мать твоего ребенка). Одиноких женщин с капиталом, если они не разбираются в финансах, сплошь да рядом разоряют даже на Западе. Хотя «не разбираются в финансах» по-западному — значит, умеют заполнить налоговую декларацию, имеют ценные бумаги и следят за курсом, а прежде чем купить, скажем, дом, просчитывают, какие на него налоги и по карману ли будет ремонт. А по-нашему «не разбираются в финансах» — значит, не разбираются напрочь. Как Машка. И разоряют их напрочь, заставляя благодарить Бога, если живы остались.

Начнем с конца: счастливая Маша отсуживает свой капитал.

Процессы у нас открытые; в зале сидит любопытствующая старушка. То ли она сидит просто так, то ли потом рассказывает заходящему к ней в неделю раз вежливому молодому человеку: «Счастливая эта Ивашникова Мария Сергеевна, проживающая по такому-то адресу. Счастливая — капитал у мужа отсудила, так ему и надо, изменщику».

Молодой человек старушку выслушивает и дает денежку на молоко и колбаску. А через некоторое время знакомится со счастливой Машей (а знакомиться он умеет) и делает ее еще счастливее, потому что обещает жениться.

Маша от жениха без ума: красивый, страстный (это он умеет просто замечательно), солидный — брокер на бирже. Какие-то он читает финансовые журналы, что-то там подчеркивает, а на следующий день приходит: «Поздравь меня, Маша, мы стали еще на десять тысяч долларов ближе к нашему с тобой скромному домику на берегу одного из живописных озер Ирландии, которые там называются лохами». — «Как же так?!» — восторгается Маша. «Да так вот, — сияет молодой человек, — купил акции, в тот же день котировки подскочили, и я их продал. Надежные акции, завтра еще подскочат». — «Зачем же ты продавал, если завтра подскочат?» — морщит лобик Маша. Молодой человек признается ей, что покупал-то на чужие деньги, а своих у него негусто. А тот хомяк, чьи были деньги, получил сотню тонн, хотя не понимает в биржевых делах ни шиша. Такая уж, Маша, работа у твоего любимого: делать богатых еще богаче, а себе оставлять крохи.