Бес в ребро - Георгий Вайнер Страница 26

Я оглянулась: в коридоре никого не было. Еще не соображая даже, зачем мне это надо, я протянула руку и аккуратно сорвала фотографию лучшего человека, положила ее в сумку и понеслась к выходу.

Под козырьком трибуны, скрываясь от начавшегося дождика, ходил заждавшийся Ларионов. Он взял меня под руку, и я почувствовала, что нас обоих бьет дрожь. Ничего не говоря друг другу, пошли к воротам. Над бревенчатым красивым домом вился белой струйкой дымок. У резного крыльца тормозили, с шиком шипели шипованными шинами широкие машины. Ларионов кивнул на дом:

— В Англии за особые заслуги дают орден Бани, а у нас — просто баню…

— А это что — баня? Такая красивая?

— Да, это баня. Чагинский бастион…

Ларионову надо было ехать в прокуратуру на очную ставку со свидетелями, а я решила отправиться к Поручикову. У меня не было другого выхода — надо по возможности их охватить в один день, потому что завтра меня возьмет за жабры главный. А так — за восемь бед один ответ.

На Пушкинском сквере я сказала Ларионову;

— Ни пуха ни пера… Отобьемся… Я вам вечером позвоню в гостиницу…

— Спасибо вам, Ирина Сергеевна. — Рывком схватил мою руку и прижал сильно к своему лицу. — Спасибо вам за все, спасибо, что вы есть…

Я не отрывала руки, хотя мне было как-то совестно перед прохожими. Неудобно. Мне хотелось его чем-то подбодрить, но я не знала, как это сделать. Постаралась пошутить:

— Надо не благодарить, а посылать к черту…

Он отвел мою ладонь от глаз, и я увидела, что у него лицо человека, не нуждающегося в подбадривании.

— Извините, Ирина Сергеевна, я не знаю, будет ли у меня еще случай сказать вам… Извините, я, наверное, не имею права говорить это… Но я боюсь, что вы не узнаете… Когда я увидел вас у Ады на даче, тогда еще, давно… У меня было чувство, что оборвалось сердце… Каждому человеку дается выбор из миллионов людей вокруг него… Но миллионы не нужны… В один прекрасный миг появляется человек, который… твоя потерянная половинка… Оторванная от тебя еще до твоего рождения… И вся жизнь иногда уходит на поиски того, без кого ты никогда не почувствуешь себя полноценным, нормальным, счастливым…

Он говорил еле слышно, но с такой силой, с такой убежденностью, с таким напором, с яростью, что я испугалась. Я оглохла от его шепота и сказала:

— Я не ваша половинка…

Ларионов мотнул головой:

— Вы меня не поняли… Я, я, Алексей Ларионов, не ваша половинка… А вы, вы, Ирина Сергеевна, моя… Вы — моя душа, моя мечта, утренние сны, вы — моя надежда… Вы меня плохо знаете, и наверняка я вам неинтересен, но я знаю про вас все, я слышу ваши мысли, я чувствую стук вашего сердца, мне весело, когда вам смешно, и я рвусь на части от тоски, когда вам грустно… Я знал про вас все, когда увидел вас впервые… Я никогда больше не появлялся… у вас любимый муж и отличные ребята… Из-за вас я не стал разводиться с Аленой — какая мне разница, если вас нет в моей жизни… И, честное слово, я не знал и не мог знать, что вы расстались с Виктором… Но в мире существуют вещи выше нашего знания — я в это верю… Позвонил Аде перед отъездом: ничего не хочешь передать сестре?.. Непереносимо захотелось вас увидеть или хотя бы услышать… Ничего я не планировал, ни на что не рассчитывал — я знал, что мне надо вас увидеть… Но перст судьбы — эта проклятая драка — схватил меня за ухо и уволок от вас навсегда…

— Почему?

— Я и не мечтал вам когда-нибудь понравиться, но человек не волен над собой — в душе тлела крошечная искра, что какое-то место мне найдется в вашей жизни. А получилось вон что…

— А что получилось? Мы с вами из-за этой истории видимся теперь каждый день…

— Да! Но нет более тягостного зрелища, чем мужик, выползающий из нокаута. Он вызывает боль, жалость и пренебрежение… А я ведь никогда не бывал жалким…

Неожиданно для себя я погладила его по голове и обняла:

— Все-таки мужчины — существа с очень странной психологией…

— Наверное, — легко согласился он. — Поэтому я хочу с вами, Ирина Сергеевна, попрощаться…

— В каком смысле? — не поняла я.

— Отправляюсь на вокзал и уезжаю в Одессу…

— То есть как это? Ведь возбуждено дело! Они вам всю жизнь разломают! — Я взволновалась всерьез. Как ни была я далека от всех законоуложений, но отдавала себе отчет в том, что поступок Ларионова удостоверит его вину, и он будет считаться скрывшимся из-под следствия.

— Черт с ними! — махнул он рукой. — Совсем не разломают! Там меня знают, не дадут на позор и распыл! Что бы мне ни говорили, есть еще понятия о чести, достоинстве! Не в блатных банях закон вершится!

— Послушайте меня, Алексей Петрович, нельзя этого делать! Вы своим отъездом самым лучшим образом подтвердите всю их ложь! Если бы они знали о вашем решении, они бы вам сами билет принесли! Ни в коем случае этого делать нельзя! Давайте я вам вечером позвоню, и все спокойно обсудим…

— Звонить некуда, — усмехнулся Ларионов. — Меня сегодня выписали из гостиницы…

— Почему?

— У меня Бурмистров паспорт отобрал. Сказал, что пока… А без паспорта в гостинице срок пребывания не продлевают… Я поэтому на поезде решил ехать, а так бы сегодня же на самолете улетел… На поездах, слава богу, паспортов не спрашивают…

— А где же ваши вещи?

— На вокзале, в камере хранения…

— Значит, сделаем так: вы едете на вокзал за вещами и приезжаете ко мне домой, ребята уже вернутся к этому времени. Я буду чуть попозже. И предупреждаю вас: если сбежите, я буду считать вас трусишкой, нокаутированным жуликами… И впредь руки не подам, слова не скажу, видеть не пожелаю…

* * *

У Поручикова был отдельный кабинет со стеклянной таблицей «Юридический отдел Архитектурно-планировочного управления», запроходная комната, смежная с канцелярией. А сам Поручиков был внетях, ходил где-то по этажам.

А я сидела в канцелярии на стульчике для просителей и терпеливо дожидалась его появления. Девочки-секретарши и бабушки-курьерши неспешно вершили свою ответственную письменно-разносную деятельность. В журналах — разных — регистрировалась входящая и исходящая почта, заклеивали по конвертам какие-то важные бумаги со штемпелями и печатями, на специальной машинке отбивали почтовые атрибуты и снова записывали в журналы. Но пока я сидела здесь, постепенно очаровываясь красотой и внушительностью письменного делопроизводства, попал мне на глаза журнал, приковавший к себе мое внимание полностью.

Толстая, немного засаленная по краям амбарная книга, посреди которой был приклеен прозаический ярлык «Книга учета прихода-ухода сотрудников секретариата и юридического отдела АПУ». Книга лежала на приставном столике рядом со мной, и я напряженно ждала момента — открыть и полистать бы! — не вызвав естественного удивления и негодования канцелярских служителей. И от этого время ожидания Поручикова мне не казалось тягостным, я мечтала, чтобы его подольше задержали многочисленные служебные и общественные дела.