Завещание алхимика - Наталья Александрова Страница 26

– Что делать, Вера Антоновна? – взывалСиверцев. – Ну не бросать же в подъезде такую вещь! Если бы хоть хозяинздесь был, хотя, по рассказам, это тот еще тип, ему вряд ли такая картинапонадобится. А я уезжаю через неделю…

Из уважения к старому врачу Вера Антоновна разрешила емупринести картину в Эрмитаж. Откровенно говоря, она не слишком верила, что оннашел что-то действительно ценное, все же после всех катаклизмов малосохранилось в нашем городе, да и вообще в стране подлинных шедевров живописи.Картины портятся как от сырости, так и от чрезмерной сухости, от табачного дымаи кухонной копоти, не переносят прямых солнечных лучей. Редко кто из владельцевкартин имеет возможность обеспечить им сносные условия. А потом, когда полотнопотемнеет и покоробится от скверного обращения, новые хозяева квартиры иликомнаты не захотят держать у себя старый холст с неясным изображением воблезлой, проеденной жучками раме, и его если не выкинут на помойку, тозабросят высоко на антресоли да и забудут о нем. Так, очевидно, случилось и стой самой картиной, что подобрал Аркадий Петрович.

– Мы провели экспертизу, и оказалось, что картина, конечно,в очень плохом состоянии, но, несомненно, шестнадцатый век, Италия…

Вера Антоновна чуть порозовела, глаза ее блестели, и вголосе не звучали теперь неприятные скрипучие ноты. Старыгин мимоходом подумал,что она довольно молода, теперь он не назвал бы ее теткой даже в сильномраздражении.

– Я поговорила с руководством, и мы оформили картинукак дар Эрмитажу от неизвестного. Ну, Аркадий Петрович так попросил,формально-то картина не его собственность.

– Значит, вы не знаете, кому когда-то давно принадлежалакартина? – разочарованно спросил Старыгин. – И никак нельзярасспросить этого господина Сиверцева?

– Да как же его расспросить… – голос ВерыАнтоновны снова стал безжизненным и тусклым, – он уехал в Канаду, я большеничего про него не знаю… А какой был замечательный врач! От бога! Мужу пять летжизни подарил…

– Пять лет… – до Старыгина с трудом началодоходить очевидное, – у вас недавно умер муж? Господи, какой же я кретин!И подлец, так с вами обращаюсь! Простите, простите меня!

– Ничего… – Вера Антоновна подняла глаза. – Явот поговорила с вами – и легче стало. А то сижу здесь одна, как в склепе, ивсе думаю, думаю… Сотрудники за дверью шепчутся, побеспокоить меня боятся, а уменя перед глазами лицо мужа стоит, когда он умирал. И все кажется, что он что-тосказать хотел – ну, главное что-то, чтобы мне ясно стало, как без него жить. Аон не успел… И я теперь не понимаю, для чего все это было – ну, наша жизнь,если теперь все кончилось так быстро…

– Все пройдет, – сказал Старыгин и рассердился насебя за дежурные слова, – но не сразу. А вы все же не сидите взаперти, ато еще хуже будет… Нехорошо это, нездорово…

– Вы думаете, я с ума могу сойти? – грустноспросила Вера Антоновна. – Иногда даже хочется, знаете, себя не помнить,ни о чем не думать… Но это так, пустые мысли, от тоски…

Старыгин отодвинул стул и встал, собираясь уходить.

– Спасибо вам! – неожиданно сказала ВераАнтоновна. – Вы меня встряхнули. Я ведь понимала раньше, что это толькодля меня все кончено после смерти мужа, а у людей-то ведь жизнь продолжается.Повседневные дела, заботы, развлечения… А я тут сижу и тоску на всех навожу,работать мешаю.

– Вы мне все же помогли, – из вежливости произнесСтарыгин, на самом деле он не выяснил ничего полезного, не получил никакойниточки, никакого следа.

– Скажите, – у самой двери он помедлил и сновавзглянул на хозяйку кабинета, – а никак нельзя выяснить хотя бы адрес тогодома, где нашли картину, и номер квартиры…

– Адрес я знаю, – пробормотала ВераАнтоновна, – но если вы пойдете наудачу, то вряд ли что-то выясните.Знаете что? Муж ведь не просто так попал тогда в руки доктора Сиверцева, егорекомендовала одна… одна знакомая. Она жила… живет в том же доме, где АркадийПетрович, ее мама с ним очень дружила. Понимаете, Аркадий Петрович ведь былочень загружен, очень востребован, он не мог принимать больных с улицы. И вотмуж обратился к своей старой знакомой, в надежде, что она ему не откажет…

Будь на месте Старыгина женщина, она бы сразу догадалась потой непередаваемой интонации, что с этой самой «старой знакомой» не все такпросто. Дмитрий Алексеевич в силу своей профессии и воспитания был человектонко чувствующий, поэтому он понял, что Вере Антоновне очень не хочетсяобращаться к той самой знакомой, тем более сейчас, когда мужа уже нет на свете.

– Но если бы вы могли пролить хоть какой-то свет насудьбу картины, на ее происхождение… – горячо заговорил он, – я былбы вам очень и очень признателен!

– Я попробую. – Она поглядела на Старыгина инесмело улыбнулась. Вернее, попыталась это сделать. Отвыкшие уголки губ,печально опущенные книзу, никак не хотели складываться в улыбку. Так чтозасветились одни глаза.

«Так-то лучше, – подумал Старыгин, – ладно, еслиона не сможет ничего выяснить, то хоть отвлечется ненадолго от своего горя…Хорошо все же, что я не женился. Вот, не дай бог, случилось бы со мной так, ичтобы жена с полной уверенностью говорила потом, что ее жизнь кончена? Жалко…Правильно, что я не женился…»

От таких мыслей, однако, Дмитрий Алексеевич не успокоился, аеще больше расстроился. Вот умрет он завтра – и кто будет скорбеть о нем? Ктостанет лить слезы и сидеть в пустом кабинете, желая сойти с ума, чтобы хотьненадолго забыть про свое горе? Нет, конечно, его ценят, у него много друзей, иначальство огорчится… А искренне горевать будет только кот Василий. Да и то,кот ведь не собака, он привязан не к человеку, а к месту. Вот если кота выгонятиз его любимой квартиры, тогда он сильно расстроится.

От жалости к себе отвлек Старыгина неожиданный звонокмобильного телефона. Звонила Лидия, чтобы узнать, как продвигаются поиски.Старыгин хотел было рассказать ей про Владимира Синдерюхина, но решил раньшевремени не обнадеживать женщину и промолчал. Они условились созвониться и,возможно, встретиться вечером. Погода отличная, в городе белые ночи…

Лидия засмеялась – низко, воркующе, и у Дмитрия Алексеевичамигом вылетели из головы неприятные мысли о тщете всего земного.

Почетный строитель Байкало-Амурской магистрали, почетныйколхозник, почетный зверолов и моряк каботажного плавания, лауреат несколькихмалоизвестных премий, художник-портретист Владимир Синдерюхин проживал на самомверхнем, седьмом, этаже мрачного здания из красного кирпича, расположенного вунылом промышленном районе рядом с Обводным каналом. На двери подъезда не былоне только домофона, но даже самого обычного кодового замка.

Перед самым подъездом валялся в луже здоровенный пьяныймужик.

У Старыгина мелькнула было мысль, что это и есть художникСиндерюхин, но мысль эта не выдержала проверки практикой, поскольку из дверидома выкатилась крепкая боевая женщина, которая при виде пьяного всплеснуларуками и воскликнула: