Конец "Золотой лилии" - Валентин Пронин Страница 25

– То есть, она… Кулькова… хотела, чтобы вы убедили Хлупина…

– Всеволод Васильевич не собирался травить его собаку. Да и просто физически не мог этого сделать. Хотя собака, конечно, выла ужасно. Не было покоя.

– Давайте, Зинаида Гавриловна, от собаки перейдем к тому моменту, когда вы оказались в квартире Хлупина.

– Хорошо, – Слепакова остановилась, как-то приниженно и жалко взглянув вдруг на Сидорина. – Я поднялась к Хлупину вместе с Кульковой. Я объяснила. Хлупин не очень злился. И старуха предложила выпить кофе в знак добрых отношений. В знак примирения. Стоило мне выпить глоток, как у меня отнялись руки и ноги. И голоса не стало.

– Так. Клофелин в малой дозе. Или… И как было дальше?

– Я не могла ни сопротивляться, ни кричать. Старуха меня раздела. И Хлупин…

– Изнасиловал вас?

– Да, он делал, что хотел. А Кулькова смеялась… вообще издевалась надо мной.

Капитан сделал быструю запись в своей сыщицкой книжке, тем более что Слепакова замолчала. Выражение глаз Зинаиды Гавриловны свидетельствовало о самом унизительном для нее месте в этих показаниях.

– Слушаю вас, – в лице опера мелькнуло, может быть невольное, мужское сомнение: польстился бы на самом деле кто-нибудь на такую… хм… малопривлекательную даму?

– Кулькова объявила мне, что расскажет обо всем мужу. И убедит его, будто я специально для этого и пришла к Хлупину. А если я не стану жаловаться, то она скроет всё. Но тогда мне придется приходить к Хлупину в назначенные дни.

– И вы не рассказали мужу? И согласились с требованием дежурной по подъезду и этого… Хлупина?

– У Всеволода Васильевича был очень суровый характер. Он мог мне не поверить. Я так подумала. В общем, я очень испугалась. Я просила Кулькову не заставлять меня спускаться на этаж к Хлупину. Но она… она почему-то умела как-то жутко на меня влиять. Не знаю, из-за чего так происходило. Вроде бы я считала себя здоровым, независимым человеком. И вот… не знаю, как вам объяснить…

– Дальше, Зинаида Гавриловна. Вы вступили в постоянные сексуальные отношения с Хлупиным. Это очень скверно. Надо было всё рассказать мужу. Он бы нашел решение. И наконец, обязательно следовало обратиться в милицию. Принудительное склонение женщины к половой связи… а тут вообще явное изнасилование с применением одурманивающих препаратов… является серьезным уголовным преступлением. Идет после умышленного убийства, нанесения тяжких телесных повреждений и, так называемой, групповухи. А еще шантаж!

– Мне трудно объяснить, почему я оказалась такой безвольной и покорной. Кулькова каким-то образом влияла на меня. Я ее боялась, я не могла решиться на кардинальные меры.

– Значит, вы боялись и мужа, и Кулькову?

– Мужа я не боялась. Я с ужасом думала, что он узнает и расстанется со мной. Или что-нибудь… И вообще такой позор… Кулькова давила на меня психологически. У меня голова становилась, как в тумане, после ее убеждений. Вроде гипноза. Ведь может такое быть?

– Всё бывает, – абстрактно-философски подтвердил Сидорин, подумав про себя: «А не испытывала ли ты, голубушка, тайного удовольствия от принудительных встреч с нежелательным, грубо навязанным любовником? Не попахивает ли здесь, в известной степени, мазохизмом?» После чего он сказал: – Недавно показали по телевизору сюжет из криминальной хроники. Молодую девушку, сильную, волевую, спортсменку международного класса, охмурила какая-то аферистка. Причем внешне она не сделала ничего противоправного. Просто подошла к ней около станции метро и проводила до дома, что-то втолковывая ей по пути. В результате спортсменка достала из сумки свой приз на соревнованиях – семнадцать тысяч долларов, которые получила два часа тому назад в олимпийском центре. И добровольно отдала незнакомке. Только придя домой, она поняла, что натворила, и бросилась звонить в милицию… Что вы чувствовали при ваших встречах с Хлупиным?

– Отвращение, одно отвращение, – пробормотала Слепакова, будто вновь увидев картины своего падения.

– Допустим, – хмуро отреагировал на ее слова Сидорин и как-то неприятно покашлял.

– Он умер? – немного подумав, спросила шепотом Слепакова. – Хлупин, кажется, должен умереть.

– Откуда вы это знаете, Зинаида Гавриловна?

– Когда Всеволод Васильевич неожиданно появился ночью в «Золотой лилии» и начал меня ругать, я поняла: Кулькова рассказала ему обо всем. И показала из квартиры напротив – что происходило со мной у Хлупина. Потом он объявил мне: «Знай, два часа назад я убил Хлупина электричеством». Да, кажется, так: с помощью электричества.

– За Хлупиным приезжала «скорая помощь». Он действительно был в тяжелом состоянии из-за сердечного приступа. Но врачи сумели ему помочь. Хлупин остался жив.

– Хлупин остался жив, – мрачно повторила за капитаном Слепакова.

– Вы сожалеете об этом, Зинаида Гавриловна?

– Я никому не желала смерти. Но Сева погиб, а Хлупин жив. Какая несправедливость! Ведь это Хлупин послал на Всеволода Васильевича бандита, чтобы тот его убил или искалечил… – Слезы снова обильно потекли из ее глаз.

– Успокойтесь, прошу вас. Мне нужно узнать от вас самые необходимые для следствия факты. Как ваш муж узнал место нахождения барыбинского заведения? Он имел какие-нибудь сведения про этот притон?

– Нет, он ничего не знал о «Золотой лилии». Несколько лет, еще до всего этого, я довольно часто ездила в Барыбино…

– Зачем? – Недоумение опера было вполне искренним, и опять некое профессиональное недоверие затмило проблески жалости по отношению к потерпевшей.

– Навещала свою двоюродную сестру Лену. Всеволод Васильевич знал о моих поездках к сестре, я его не раз приглашала с собой. Он отказывался категорически. Такой уж упрямый был человек. Он знал только, что после ухода из музучилища я устроилась в салон аргентинских танцев, в оркестровую группу. Я играла на аккордеоне и…

– Давайте лучше поговорим о клубе с варьете и всякими безобразиями, – оживленно, хотя и приглушенным голосом, проговорил Сидорин, предвкушая раскрытие еще неизвестных преступных действий со стороны феминистской «малины». – Про салон у меня есть кое-какой материал. Меня интересует другое. В салоне вы играли на аккордеоне. А в «Лилии»? И как вы туда попали?

– В «Лилии» я играла на синтезаторе. Ящик такой с переключениями тембров. Заменяет для маленькой эстрады фортепиано. Устроила меня… вернее, практически… заставила играть в «Золотой лилии» старуха Кулькова. Я вынужденно согласилась. Потом вроде попривыкла, несмотря на похабство и всякие странности…

– Вот об этих странностях я как раз хотел бы узнать подробнее, – остановил Слепакову капитан. – Вы играли в Москве на аккордеоне, а в Барыбино на синтезаторе. Зачем вы каждый раз возили с собой аккордеон?

– Мне просто приказала Кулькова. А потом, уже в «Лилии», этот порядок подтвердила директриса Илляшевская. За сутки до выступления в Барыбино я оставляла аккордеон в салоне. Накануне забирала и ехала с ним на электричке к началу представления. Глупо, но я терпела. Мне сказали жестко: не задавать вопросов, никуда не соваться. Меньше буду знать, дольше буду жить.