Московский душегуб - Анатолий Афанасьев Страница 25

Сзади припарковался Витенька Строгов, с которым Губин произвел короткий контакт. Через приоткрытое стекло предостерег:

– Нам не мешай, ладно?

– А я что? Мне как прикажут, – осклабился "бычара".

В лифте, пока поднимались на девятый этаж, Таня сделала неловкую попытку обняться, но Губин ее отстранил:

– Сначала в ванную. Я же не знаю, с кем ты вчера была.

В узком коридоре однокомнатной квартиры, захлопнув дверь, Таня наконец-то отвела душу. Крутанувшись на каблуках, с разворота, с такой силой влепила ему оплеуху, что руку вывернула из плеча. Вложила в удар всю ярость, но оказалось, погорячилась напрасно. Оплеуха повисла в воздухе, как сопля, и если бы не Мишина забота, она бы не удержалась на ногах. Он помог ей выпрямиться и чуть-чуть тряхнул для вразумления, отчего ее зубки лязгнули, как костяшки домино.

– Не балуйся, малышка – усовестил он. – Мы же не драться приехали.

На кухонном столе стояла початая бутылка водки, и Таня дрожащей рукой наплескала себе полстакана. Губин был туг как тут.

– Какая же это будет любовь, если ты нажрешься, – усомнился он. Таню неудержимо потянуло на "травку", сигареты лежали в сумочке, но она себя превозмогла.

– Сядь, – попросила, – не мельтеши. Давай немного поговорим. Если кто-то тебя боится, то только не я.

Ты же понимаешь?

– Понимаю, Расскажи, что тебе поручил Елизар?

Ты шпик или киллер?

Что-то с ней случилось и без "травки", какой-то протек в сознании. Задумчивое Мишино лицо с дьявольской усмешкой было выписано точно на холсте.

Она подумала, что если он вдобавок ко всему гипнотизер, то она крепко нарвалась и, скорее всего, ей хана.

Из этой ловушки ее уже никакой Витенька Строгов не вытянет, хотя она велела ему через часок пошуршать под дверью.

– Не гадай понапрасну, – пробурчала, с трудом одолевая сонную хмарь. – Сама все расскажу, только ты попробуй поверить. Я порченая, сквозной дыркой уродилась, потаскушкой, авантюристкой, но на тебе заторчала. Ей-Богу! Угодить хочу. Честное слово. Пожалей меня, Миша! Просто так, не размышляя, сослепу, пожалей заблудшую душу. У тебя же есть мать или сестра?

Ну какая-то у тебя есть женщина, которую ты жалел?

Пожалей и меня. Самому легче будет. Нельзя же вечно жить, как в панцире. Отдохни! Выпей рюмку водки. Не смотри, как на гниду. Ну пожалуйста!..

Будто невзначай распахнула ворот блузки, засветилась, вспыхнула золотистая кожа. Нежная грудь обнажилась. Ей было душно. Потянулась заново к бутылке.

Губин перехватил ее руку.

– Ступай в ванную, – сказал хрипло.

Пока принимала душ, он тщательно обследовал квартиру, проверил запор на входных дверях. Разумеется, это была не ее квартира. Здесь жил, судя по всему, обыкновенный бандерлог, обезьяна из джунглей, причем мужского пола. Множество "качковых" приспособлений, а также журналы (типа "Плейбой") и книги (типа "Убийства под одеялом") указывали на то, что здешний бандерлог воспитывал себя суперменом. Скорее всего, это было логово Таниного телохранителя, который бдел на стреме. Возможно, ждал особого сигнала, чтобы появиться пред светлые очи хозяйки во всей своей непреодолимой обезьяньей красе.

Губин горько усмехнулся и пошел на кухню. Поставил чайник на огонь, чтобы попить кофейку. Он был в растерянности. Дамочка попалась не с двойным, а похоже, даже с тройным дном, но это было полбеды. Беспокоило его другое, в чем трудно было признаться самому себе. Все, что она вешала ему, было, разумеется, ложью от начала до конца, но ложь была такого свойства, что походила на невероятную правду. Еще в ресторане, вопреки рассудку, он почувствовал, что его тянет к ней, как молодого жеребца на текущую кобылку. Это было стыдное, паскудное, неведомое ему доселе ощущение, но двух толкований оно не имело. Любовная лихоманка шарахнула его по мозгам, точно ломом, и весь вечер и всю дорогу ему стоило чудовищных усилий вести себя нормально. Красивая, развратная ведьма приворожила его, иначе не скажешь, но пока она этого не заметила, все козыри по-прежнему у него на руках. Весь вопрос в том, надолго ли? В отношениях с женщинами у него, в сущности, не было никакого опыта, потому что с той первой, несчастной, юной своей любви, окончившейся крахом, он относился к ним чисто гигиенически. Брал, когда требовал организм, использовал с медицинским прицелом, но ни к одной даже отдаленно не прикипел сердцем. Он считал это естественным. У каждого своя судьба. Путь воина, внемлющего космическим голосам, несовместим с убогими земными страстишками, которые обязательно привносит в жизнь мужчины присутствие женщины. Похоть, обжорство и алчность – вот три беса, мешающие эзотерическому прозрению, превращающие человека в скотину. Кто поддался хоть одному из них, тот уже никогда не поднимется по лунному лучу.

Она замерла в дверях, как бы ожидая его указа, с умытым лицом, с распущенными волосами, в длинной мужской рубахе до колен – приготовившая себя на убой невинная курочка-ряба. И опять, как в ресторане, когда спешила через зал, вязкий сгусток, точно застрявший вздох, запекся в его груди.

– Помылась? – спросил равнодушно.

Таня опустилась на стул и молча, косясь на него, потянулась к заветной бутылке. Миша не останавливал.

– Чем больше ты грубишь, – она робко заглянула ему в глаза, – тем больше желанен. Я заболела, Миша.

Что-то вроде любовной кори.

Невероятная правда была как раз в том, что хотя эта женщина была соткана из лжи и блуда, но все заметнее поворачивалась к нему незащищенным боком и делала это, как трагическая актриса на сцене, с каким-то подчеркнутым зубовным самомучительством. Точно так же пила и водку, словно заливала раскаленную, воспалившуюся плоть.

– Ты же не москвичка, гастролерша, – Губин чинно пригубил кофе. – Откуда пожаловала в столицу?

– Давняя история, – задумалась, поскучнела. – Да и какая теперь разница?

– Елизар тебя откуда-то выписал?

– Мишенька, с кем ты воюешь? С женщиной, которая в тебя влюбилась? И не стыдно?

Все-таки она его переиграла. Слезы на ее ресницах сверкнули, как льдинки. Гениальная была актриса. Он протянул руку и дотронулся до ее щеки:

– Надо же! Настоящие. Как ты это делаешь?

На секунду-то расслабился и чуть не пропустил удар.

Ее лихая пощечина смела со стола две чашки, заварной чайник и хрустальную вазочку с печеньем. Все полетело на пол. Губин улыбнулся:

– С тобой не скучно, однако.

В следующее мгновение они целовались. Губин вместе со стулом оказался прижат в угол, девушка удобно устроилась у него на коленях, ногами обхватив за поясницу, упершись пятками в стену. Не отрываясь от его губ, попыталась расстегнуть, снять с него рубашку. Это было весело. Они барахтались и пыхтели, как малолетки.