Московский душегуб - Анатолий Афанасьев Страница 24

– Хочу пригласить тебя на свидание.

– Приглашай.

– Через час в "Подиуме". Тебе подойдет?

"Подиум" – небольшое аристократическое заведение в Столешниковом переулке, под грузинской "крышей".

– Почему в "Подиуме"?

– Там очень вкусное лобио. А где хочешь ты?

– Мне все равно. В "Подиуме" так в "Подиуме".

Через час буду.

Он повесил трубку, пока она еще что-то лепетала. Ее зовут Таня. Но теперь он был уверен, что если ее зовут Таня, то с таким же успехом его самого можно называть Ибрагимом Евграфовичем. "Подиум". Надо заметить, Губину не очень хотелось без нужды "засвечиваться" на чужой территории. Южные кланы давно поделили Россию на торговые зоны и полагали, что это вполне нормально. Как убедительный аргумент в справедливости своих притязаний, они приводили в пример главенствующее положение сицилийской "Коза ностры" в Америке. Итальянцы тоже были там чужаками, но никто не ставил им палки в колеса. А те, кто пытался ставить, включая и президентов, горько потом об этом жалели.

В последние год-два ситуация изменилась, но не в Америке, а в России. С одной стороны, пользуясь безвременьем, южане грабили и терроризировали обеспамятевшую страну с какой-то особенной удручающей наглостью, не соблюдая никаких правил, чем непоправимо настроили против себя общественное мнение, никем пока, правда, не организованное в реальную силу противодействия; с другой стороны, взросли и окрепли, как грибы под дождем, собственные отечественные "беспредельщики"; уже вовсю скалила зубы молодая "русская мафия", отчаянная и азартная, готовая изгрызть и переварить даже мраморные пьедесталы вчерашних свергнутых идолов. Пальба, взрывы на улицах Москвы, неопознанные трупы в канализационных люках, за одну ночь поднимающиеся особняки в пригородах, как и многое другое, говорило о том, что арьергардные схватки заканчитаются, но генеральные сражения с большой кровью и потрясением основ были еще впереди. К ним готовились и те, и эти, недосыпая ночей у штабных амбразур.

В "Подиум" Миша Губин приехал за десять минут до назначенного времени, но не успел сесть за столик, как увидел пересекающую уютный зальчик рыжеволосую стройную девушку в умопомрачительном мини-наряде.

Девушка сияла такой ослепительной улыбкой, словно заново увидела любимого человека, после того как недавно проводила его в могилу.

– Чао!

– Добрый вечер.

– Извини, что опоздала.

– Угу.

– Я такая голодная, прямо жуть! Можно я закажу для нас обоих?

– Конечно.

– Сразу условимся: я пригласила, я и плачу. Согласен?

– Еще бы.

Заказывать вообще не пришлось. Таню тут, видно, хорошо знали. Смуглый красавец с блестящей серьгой в левом ухе мгновенно уставил стол холодными закусками, посредине водрузил графин с малиновой жидкостью.

– Что будете пить, господа? Таня, тебе армянский?

Таня вопросительно взглянула на кавалера.

– Нарзан, если можно, – сказал Губин.

– На горячее, как обычно, шашлычок?

– Только попостнее, – попросила Таня.

Официант ушел.

– Я тебе не нравлюсь? – спросила Таня. Ей было не по себе. Миша Губин – прямой, как истукан, с опущенными на стол ладонями – каждым словом, процеженным сквозь зубы, наносил ей оскорбление за оскорблением. Она чудом удерживалась, чтобы не влепить в эту презрительную рожу тарелку с салатом. Чем нестерпимее становилось это желание, тем доверчивее она улыбалась, – Ответь, пожалуйста, Мишенька! Ни чуточки не нравлюсь? А некоторые – льнут.

– На кого работаешь? На Елизара?

Точность попадания ее ошеломила. Она наполнила рюмки малиновой жидкостью из графина.

– Оцени, итальянский гранатовый ликер. Я его обожаю.

– Спасибо, не пью.

– Совсем не пьешь? Хотя бы понюхай.

– Если хочешь ломать комедию, я лучше пойду.

– Какую комедию?

– Что тебе от меня надо?

– Миша, ты не допускаешь, что девушка может просто так влюбиться? С первого взгляда?

– Ты? Нет.

– Почему?

– Послушай внимательно – это для твоей же пользы. Кто ты такая, я догадываюсь. Не знаю только, кто тебя послал и зачем. Но это мне и не нужно знать. Достаточно будет, если я еще разок увижу тебя около Насти. Надеюсь, тебе понятно?

Давно она не слышала такой прямой, честной угрозы, и это привело ее в диковинное, неприличное возбуждение. Щеки запылали, глаза полыхнули зеленой мглой. Миша Губин смотрел на нее с изумлением.

– Что с тобой? Ты на игле?

– Расслабься, Мишенька! Будь попроще. Сейчас покушаем, выпьем, поедем ко мне и хорошенько потрахаемся. Как тебе вариантах?

– У тебя бешенство матки?

Таня поскорее налила себе коньяку и молча выпила.

Ей было стыдно. Она допустила сегодня столько промахов, что впору было собирать манатки и отчаливать на гастроли. Самой главной ошибкой было – звонок этому ублюдку. Разве не понимала, с кем связывается?

– Похмелилась? – заботливо спросил Губин. – Тогда быстренько закусывай и айда.

– Куда – айда?

– К тебе. Или передумала?

– Никогда не передумываю.

– А со мной бывает, – признался Миша. – Но, конечно, не часто.

Из ресторана поехали в Мишиной "тойоте". Сзади, впритык, на светлой Таниной "вольво" следовал Витенька Строгов, ее "бьгаара". Она заранее предупредила, что может так получиться, что понадобится его хата, и забрала у него ключи от квартиры. Витенька рад был услужить ей во всем. Тем более за предоставление жилплощади она доплачивала ему по особой таксе. У Витеньки в голове была только одна извилина, но он был предан и смекалист, как дворовый пес. Ему недолго осталось куковать на белом свете – слишком много он выведал про свою прелестную хозяйку за год беспорочной службы, – и иногда в его ясных, собачьих глазах вспыхивал трепетный огонек предчувствия смерти.

В такие минуты Таня награждала преданного слугу искренним материнским поцелуем.

По дороге разговаривали мало, только один раз Таня пожаловалась:

– Не могу понять, что на меня накатило.

– Бабий час, – с готовностью отозвался Миша Губин. – Это бывает. У кошек, к примеру, в марте.

Больше вроде и говорить было не о чем. В Бирюлеве возле одной из шестнадцатиэтажных коробок остановились.

– Приехали. Вот мой дом.