Симфония тьмы - Чингиз Абдуллаев Страница 25

На следующий день, соблюдая все меры предосторожности, онивыехали из отеля в Гранд-опера, хотя расстояние было совсем коротким и можнобыло пройти пешком. Дронго лично проверил кабинет, отведенный для маэстро, икоридор, в котором уже дежурили Хуан и Мартин. Брет должен был остаться уавтомобилей. Якобсон срочно вызвал из Америки еще нескольких телохранителей,которые были размещены у входа в оперу.

Дронго обратил внимание на маленький магнитофон, сновапринесенный Якобсоном. Он видел, как укрепляли несколько таких приборов вразных местах партера, чтобы включить их звук по сигналу, создавая, такимобразом, иллюзию грандиозного успеха.

Впрочем, в мире музыки, очевидно, существовали свои жесткиесхемы и законы, в которые он не хотел вмешиваться. Это было дело самогоОсинского и его необычного импресарио Песаха Якобсона, так назойливо и усерднозанимавшегося всеми вопросами американского композитора.

В точно назначенный час дирижер взмахнул своей палочкой, иопера началась. Погас свет. Осинский, как обычно, сидел в своем кабинете. Он неходил в ложу и на предыдущих двух исполнениях оперы в Париже. Композиторволновался, кусал губы, нервничал, не находил себе места, лицо покрывалосьпятнами. Все это демонстрировать на людях было нельзя, и поэтому Якобсон самблагоразумно предлагал подопечному сидеть за кулисами, чтобы выйти на сцену позавершении оперы, для своего триумфа.

Дронго еще раз обошел здание. Оно поражало размерами имногочисленными коридорами. Он недовольно подумал, что это почти идеальноеместо для покушения, когда нападающий может спрятаться или скрыться в любой изкомнат, окружающих основную сцену. Но пока все было спокойно. Или Шварцман ещетолько готовил новый удар.

Играла музыка, а он по-прежнему перемещался по зданию. Минутчерез двадцать после начала первого акта он наконец вошел в ложу, где сиделиЯкобсон и Барбара. Женщина откровенно скучала. Музыка ее гениальногосоотечественника и патрона ее явно не волновала. Зато она очень волновалаЯкобсона, который смотрел не столько на сцену, сколько в зрительный зал,пытаясь предугадать реакцию зрителей. Его нервировал любой недовольный жест.Его интересовала даже мимика на лицах. Очевидно, ничего хорошего он не видел,так как часто опускал бинокль и тяжело вздыхал.

Дронго больше смотрел на женщину, чем на представление,разыгрывающееся на сцене. Увидев, что Барбара откровенно зевнула, он невыдержал и, наклонившись, сказал:

– Кажется, вы не очень большая поклонница творчествасвоего шефа?

– Нет, – серьезно сказала она, – я большелюблю классическую музыку. Воспринимать же подобную мне несколько тяжело. Хотя,может, в этом виновата я сама, а также отсутствие у меня музыкальной культуры.

В этот момент оркестр вообще заиграл нечто невообразимое, навзгляд Дронго, и он усмехнулся.

– По-моему, в отсутствии подобной культуры можно скорееобвинить самого маэстро Осинского, – прошептал он на ухо Барбаре.

Она, не выдержав, прыснула. Якобсон это заметил.

– Перестаньте немедленно, – свистящим шепотомпотребовал он, – на нас смотрят люди. Идите позвоните в американскоепосольство. Узнайте, с каким преимуществом победил в Нью-Гэмпшире сенатор Доул.И не забудьте подготовить поздравительную телеграмму.

Барбара кивнула и, поднявшись, вышла из ложи. Видимо, длянее подобное задание было даже приятно. Оно избавляло от необходимости слушатькакофонию звуков маэстро Осинского.

Первый акт закончился. Занавес закрылся. В зале не раздалосьни одного хлопка. Дронго и Якобсон вышли из ложи. Из зала начали выходитьзрители. Якобсон, взволнованный и несколько возбужденный, заметил, как две парыпошли к гардеробу, явно намереваясь покинуть спектакль раньше времени. Одногоиз уходивших он знал. Это был редактор «Фигаро». Он с ужасом подумал о том, чтозавтра напишет «Фигаро». И ринулся в толпу.

Через несколько секунд заместитель министра культуры Франциимадам Изабелла Шевалье почти бегом догоняла редактора, окликнув его уже налестнице. Редактор повернулся, чтобы поговорить с мадам Шевалье, и возможностьуйти была упущена. Заместитель министра громко восторгалась оперой маэстроОсинского и приглашала редактора «Фигаро» на завтрашний банкет, устраиваемыйпремьером в честь американского гостя. Против этого редактор «Фигаро» не могустоять и, к явному неудовольствию своей супруги, снова вернулся в зал.

От Дронго не укрылось, как стремительно бросился Якобсон кмадам Шевалье, заметив, что уходит один из гостей. И как быстро сказалнесколько слов, заставивших уже немолодую женщину буквально бегом догонятьуходящих. От него не укрылся и взгляд, которым обменялись заместитель министракультуры Франции и Песах Якобсон. Когда Шевалье удалось вернуть уже уходившуюсемейную чету, она бросила вопросительный и победный взгляд на Якобсона. Но этобыл не торжествующий взгляд победителя. Это был победный взгляд слуги, радостновыполнившего порученное ему дело. И Дронго с нарастающим изумлением заметил,как важно кивнул ей Якобсон.

«Какая связь между ними?» – тревожно подумал он. Именнотревожно. Его начинала беспокоить подобная власть Якобсона, словно имевшегосвоих людей во всех сферах жизни этой страны. Но начинался второй акт, и всепоспешили к своим местам. Дронго сделал еще один круг и проверил коридор, гдепо-прежнему стояли Хуан и Мартин. Все было спокойно.

Он вошел в ложу, где уже сидел Якобсон. Услышав шумоткрываемой двери, тот обернулся.

– Я думал, это Барбара, – раздражительно махнул онрукой. – Почему она так задерживается? Можно было обо всем узнать за однуминуту.

– Сейчас она придет, – постарался успокоить егоДронго. – Кто это хотел уйти?

– Редактор «Фигаро». Он, между прочим, лично готовитколонки о культуре.

– Нужный человек, – понял Дронго. – А таженщина, которая его остановила? С которой вы беседовали?

Якобсон искоса взглянул на него.

– Вы это тоже заметили?

– Я должен все замечать, – серьезно ответилДронго, – у меня такая профессия.

– Да, я говорил с этой женщиной, – очень неохотнопризнался Якобсон, – это заместитель министра культуры Франции мадамИзабелла Шевалье. Мы знакомы уже много лет.