Алая гроздь турмалина - Людмила Мартова Страница 25

– Кать, а мяса нет? – спросил Дмитрий. Голос его звучал жалобно, и он снова рассердился и на себя, и на нее.

– Мяса-а-а? – удивилась любовница.

Она стояла в дверях, позволяя вечерним солнечным лучам пронизывать ее тонкий, совершенно прозрачный пеньюар. Хороша чертовка, что тут еще скажешь. Если бы не нынешняя непонятная ситуация, то Дмитрий Макаров, которым он был трое суток назад, изошел бы на слюни. Нынешний же смотрел холодно, оценивающе. Внутренние сирены не гудели, а выли. Неспроста ему подвернулась эта красотка, ой неспроста!

– Какое же мясо на ночь, Димочка? – спросила она. – Это вредно. Если хочешь, давай в ресторан съездим, а потом вернемся и… повторим, – последнее слово она произнесла с некоторой заминкой, и он опять внутренне усмехнулся.

– Кать, я ночевать у тебя не буду, – сообщил он и вышел из кухни, обойдя ее в дверях как неодушевленный предмет. Вернулся в спальню, принялся быстро одеваться. – Я домой поеду.

– Из-за того, что у меня мяса нет?

– Из-за того, что я предпочитаю ночевать в своей постели.

– Но в прошлый раз…

– Прошлый раз был исключением, больше не повторится.

– А я думала, ты останешься, расскажешь мне про свою работу…

– Зачем тебе моя работа, Кать? – он взял ее за плечи, хорошенько встряхнул, так, что голова мотнулась на изящной длинной шее и зубы клацнули. Кажется, ему удалось ее напугать.

– Дим, ты чего? – спросила она и высвободилась из ее рук. – Мне просто интересна твоя жизнь. Ты так помешан на твоей работе, и мне казалось, что ты готов говорить только о ней. Не считая мяса, разумеется. Это нормально, когда люди разговаривают после секса.

– Нормально, да, – согласился он, – ладно, Кать, в следующий раз обязательно поговорим, я тебе обещаю. А в работе моей нет ничего интересного для такой возвышенной красавицы как ты. Кирпич, бетон, анкеры, канелюры, авторский надзор.

На последних словах перед глазами встал изящный облик персоны, осуществляющей этот самый надзор, и он помотал головой, чтобы его изгнать. Не к месту тут была эта персона, совсем не к месту!

– В следующий раз, – Коко выпятила пухлые губки, форму им придавал очень хороший косметолог, это точно, – это же прекрасно, что он будет. Хорошо, Димочка, я подожду. Понимаю, ты просто сегодня устал и тебе нужно выспаться. И да, я обещаю, что в следующий раз закажу мясо.

– Или рыбу, – кивнул Дмитрий.

Вот сейчас он понял, что действительно устал, так, что даже есть расхотелось. И зачем он вообще сегодня сюда приехал? Клюнув Коко в щеку, предпочтя не заметить вытянутых трубочкой для поцелуя пухлых губ «а-ля утенок Дональд», он выскочил из квартиры, покосился на пугающий своей ненадежностью лифт, представил перспективу заточения в нем, содрогнулся и сбежал вниз по лестнице, чувствуя себя как человек, который только что отработал обязательную программу.

По пустым вечерним улицам он доехал до дома за двадцать минут. Загнал машину за ворота, вылез, вдохнув всей грудью наполненный ароматами летнего разнотравья воздух, какой был только за городом. Именно из-за этих ароматов весной и летом, ярких, радующих глаз красок осенью и нетронутой, слепящей белизны снега зимой он и выстроил дом именно здесь, сознательно отказавшись от преимуществ городской жизни, близости магазинов, ресторанов и никогда не затихающей суеты хоть и небольшого, но все-таки «полиса», пусть и без приставки мега. Работать в городе он мог, жить – нет.

Дом встретил его тишиной и прохладой, впрочем, как всегда. Выстроенный по проекту очень хорошего архитектора, он не требовал кондиционирования воздуха даже в очень сильную жару. Нет, кондиционеры в нем установлены, конечно, вот только за те пять лет, что Дмитрий здесь жил, включал он их, от силы, три раза. Воздух в доме был «живой», пахло все тем же разнотравьем, и немного рекой, которая была неподалеку.

Дмитрий переоделся в широкие полотняные штаны, подвернул брючины, быстро пожарил себе стейк, нарезал помидоров и черного хлеба, уселся на крыльце, как был, босиком и без майки, сделал глоток сухого вина из пузатого бокала, на мгновение закрыл глаза. Хорошо-то как, господи!

Впервые за последние три дня он позволил себе расслабиться, чувствуя, как напряжение стекает по позвоночнику, одеревеневшие мышцы становятся мягкими, а голова чуть звенящей от чувства покоя. Что бы ни готовил завтрашний день, сегодняшний заканчивался, и ничего плохого в нем не произошло. С тем, что случится завтра, он обязательно разберется, в этом Дмитрий был совершенно уверен.

* * *

1825 год

Рубин Цезаря не принес ему счастья. Впрочем, с той минуты, как Александр Штольцен взял его в руки, он был совершенно уверен, что так и будет. От этого камня исходила такая мощная волна дьявольского искушения, что Александр Францевич даже не пытался противостоять соблазну.

Он вспоминал строки из письма мужа своей сестры, человека, честь которого ни разу не была подвергнута сомнению – за всю жизнь он совершил только один бесчестный поступок: спрятал рубин, оброненный императрицей, и никому про это не сказал. Когда он прочитал письмо, у Александра Францевича еще оставалось удивление, что его зять Карл Иванович фон Гессен мог поступить столь опрометчиво. Но после двух лет мучений, которые терзали его самого до того, как он все-таки решился проверить тайник, и момента, когда розоватый отсвет камня упал на его ладонь, Александр Францевич ничему уже не поражался.

Устоять перед магией рубина Цезаря было невозможно. Принеся его домой с бала у Мятлевых, Штольцен никому не сказал ни слова. Конечно, его сестра Елизавета Францевна была в курсе того, зачем они поехали к Мятлевым, и по возвращении с бала спросила, смог ли ее брат проверить тайник. На этот вопрос он даже ответил положительно. Но вот в главном – солгал.

– Тайник в печи действительно есть, – сказал он сестре, – только он пуст. Нет там никакого рубина, Лизонька. То ли за столько лет его нашли, то ли твой муж, царствие ему небесное, перед смертью был так душевно нездоров, что просто-напросто выдумал всю эту скверную историю.

– Ну, как же выдумал, если тайник действительно есть, – заволновалась Елизавета Францевна. – Откуда бы Карлуша мог про это знать, если бы вся описанная им история не имела место быть на самом деле?

– Лизонька, почти пятьдесят лет прошло, – тусклым, совсем больным голосом сказал Александр Францевич. Его по-прежнему познабливало, видимо, от пережитого душевного волнения. Камень в кармане сюртука жег кожу через несколько слоев одежды. Ему ужасно хотелось вытащить его, чтобы снова полюбоваться на кровавый отсвет, но при сестре было нельзя, и он нервничал, желая выпроводить ее из комнаты поскорее. – Даже если Карл Иванович написал правду, и рубин действительно был, то за такое количество времени с ним могло случиться все, что угодно.

– Сашенька, но как же так, я, признаться, рассчитывала на этот клад, – Елизавета Францевна чуть не плакала. – После смерти Карлуши дела мои сильно расстроены.