Усадьба «Розель» - Елена Тюрина Страница 25

— Откуда это все? — изумилась Мила, крутя в руках немецкий кожаный подсумок, а затем бросив его обратно в ящик.

— Наверное, эти вещи оставались в доме, когда пришли русские части и немцы драпанули, — предположил молодой человек. — А потом за ненадобностью весь хлам сгребли и оттащили сюда. Для поисковиков и черных копателей это была бы настоящая находка.

— Кстати, — девушка, вспомнив слова их вчерашних собеседниц, повернулась к своему спутнику. — А ведь тут вроде как взрыв был? Местные жительницы рассказывали, что во время войны русский капитан взорвал немецкий штаб. И ты вчера об этом упоминал. Но, получается, никакого взрыва не было?

— Нам еще на уроках в школе говорили, что такой случай действительно имел место. Только гранатами само здание, тем более столь основательно построенное, взорвать вряд ли бы удалось. Просто вылетели стекла, внутри погибли люди, случился пожар…

— Тогда все логично.

Максима больше впечатлила иная находка. В подземелье они нашли граммофон и целый ящик старых грампластинок известной английской фирмы «Граммофон», основавшей в Риге в 1901–1902 годах фабрику «Пишущий Амур». Тогда это была первая фабрика по изготовлению грампластинок в Российской империи. Граммофон, надо полагать, был той же фирмы.

— Уникальный прибор! — Максим, скорее всего, сейчас жалел о своем принципе ничего не брать из покинутых хозяевами домов. — Рижская фабрика в то время была единственной в России, освоившей выпуск таких штуковин, и считалась лучшей в Европе.

Журналистка потрогала большой медный рупор граммофона, покрытый слоем пыли, и сфотографировала его с разных ракурсов.

— У моего отца есть небольшая коллекция грампластинок послевоенного производства, — пересматривая найденные пластинки, поведал парень. — А вот довоенные мне еще не попадались… Смотри, какие красивые этикетки и конверты!

Пластинки действительно были оформлены премило — украшены изображениями пухленьких Амурчиков.

— Я когда-то был в Тольяттинском краеведческом музее, так вот там хранится уникальный напольный граммофон, изготовленный в Риге в 1902 году. До этого он находился у обычных людей — семьи Бобровых из города Сызрань. Их предки купили его когда-то на ярмарке за невероятные по тем временам деньги — 700 рублей! При том, что настольные граммофоны стоили рублей 50.

Больше ничего интересного найти не удалось. Мила прошла по нескольким подземным ходам. Один заканчивался железной дверью, наглухо закрытой, другой вел куда-то в темноту, поэтому девушка не решилась идти дальше, а третий оказался обваленным. Если там и был немецкий клад, то достать его без привлечения техники и специального снаряжения теперь вовсе невозможно.

— Ты что, правда, совсем ничего из заброшенных домов не берешь? — спросила Мила, пока шли назад.

— Ну, бывает, что беру, если что-то очень понравится. Поначалу особенно было. Могу тебе мельхиоровый подстаканник подарить. Будешь пить чай, и представлять, что живешь в прошлом веке.

— Я и так здесь чувствую себя, словно в прошлом. Зона отчуждения какая-то, а не страна. Только в городах хоть какая-то жизнь, а в деревнях жутко и ощущение глубокой тоски. Будто вместе с СССР умерла не только страна. Ведь раньше это все было обитаемо, востребовано, полно жизни. А теперь люди словно вымерли.

— В Европу бегут, — заметил Максим. — Эти вон, что тут жили, тоже ведь туда уехали искать лучшей судьбы. Хотя, судя по дому и мебели, явно не бедствовали.

Когда молодые люди выбрались наружу, им показалось, что солнце светит неестественно ярко, хотя день сегодня был совсем не солнечный — небо вновь то и дело затягивалось тучами. Понадобилось несколько минут, чтобы глаза привыкли к дневному свету. Лалин все также сидел на капоте и что-то смотрел в телефоне.

— Мы нашли разные немецкие вещи, — сходу сообщила ему Мила.

— То есть фашисты убегали налегке? — серьезным тоном поинтересовался Олег, не поднимая глаз от экрана айфона.

— Слушай, а оружие там может быть? — вдруг спохватилась девушка, обернувшись к Максу. — А то он меня бесит!

Тот улыбнулся, бросив короткий взгляд на Лалина.

— Думаю, вряд ли.

Когда рассаживались по машинам, Милу вдруг осенила необычная мысль.

— Я знаю, где можно узнать больше о прежних хозяевах усадьбы! — воскликнула она. — Здесь где-нибудь поблизости есть действующая церковь?

— Да, есть, — ответил с сомнением Максим. — Но она католическая.

— Без разницы. Едем туда.

Девушка пока сама толком не знала, о чем будет спрашивать в церкви. Но почему-то ей казалось, что она найдет там хоть какие-то ответы на свои вопросы.

Церковь по виду казалась довольно старой, быть может, даже ровесницей усадьбы. Это был католический костел с остроконечной кровлей, увенчанной деревянным крестом. Внутри царили тишина и легкий аромат масел. Пожалуй, в сравнении с православными церквями, в которых журналистке ранее доводилось бывать, костел показался ей несколько темным. Стены и потолок украшали фрески, а окна — витражи, бывшие настоящими произведениями искусства. Девушка и подумать не могла, что столь чудесные творения могут быть в такой отдаленной от крупных городов местности. В этот час тут было пусто. Мила успела лишь мельком рассмотреть убранство, поскольку от алтаря ей навстречу уже шел священник, по виду — почти старец.

Олег с Максом ждали снаружи, о чем-то непринужденно беседуя. Когда журналистка, удивительно задумчивая и притихшая, вышла из дверей храма и направилась к ним, они, кажется, даже не заметили произошедшей в ее настроении перемены.

По дороге Мила несколько раз порывалась заговорить с Олегом, но ее что-то останавливало. Ей нужно было «переварить» эту новую информацию, разложить все по полочкам… А Олег особенно и не интересовался тем, что сказали в церкви. Ему явно надоело это бессмысленное, по его мнению, путешествие.

Потом у девушки просто не было времени поговорить с бывшим мужем, поскольку все желали разузнать, где Мила с Олегом провели столько времени и почему никому не сообщили, что с ними все в порядке. А вечером случилось нечто такое, что совершенно выбило девушку из колеи.

Мила, как любой хороший журналист, была человеком любопытным. Но бесцеремонной она никогда себя не считала и предпочитала не соваться в чужие личные дела. Правда, порой это выходило случайно, как, например, с Элиной и ее таинственным любовником. Вот и теперь так получилось, что Мила стала свидетельницей очень некрасивой сцены. Она, к своему стыду, не обратила внимания на резкий голос, доносившийся из гостиной, и вошла туда в самый неподходящий момент — когда Виктор дал пощечину Маше. Что там у них произошло — неизвестно, видимо какая-то семейная ссора. Причем явно серьезная, раз брат поднял руку на сестру. Опешившая Мила застыла в дверях, не зная, как поступить. Мария стояла посреди комнаты, опустив глаза и держась за щеку. А разъяренный Виктор, смерив сестру таким взглядом, словно пригвоздил ее к месту, стремительно вышел. Мила едва успела отстраниться, чтобы пропустить мужчину, иначе, кажется, он бы просто снес ее со своего пути.