Алая карта - Буало-Нарсежак Страница 24

Я четыре дня не открывал эту тетрадь! Чем я занимался? Искал кафе, маленький бар, тихое тайное место, где мы могли бы видеться. Расположенное не слишком далеко от «Гибискуса», чтобы она не тратила попусту время. Но и не слишком близко, чтобы избежать риска случайной встречи с пансионерами. Я не без труда нашел небольшое старомодное бистро с четырьмя столиками, скрытыми за кустами бересклета. В зале темно и тихо, нет ни музыкального автомата, ни радио. Пожилая дама вяжет за стойкой. Мы сходили туда, и все вышло ужасно! Мы чувствовали себя, как пассажиры в ожидании поезда, не знали, о чем говорить, вздрагивали всякий раз, когда кто-то проходил мимо двери. Страх быть застигнутыми врасплох леденил кровь. Требовалось найти другое решение. Я должен во что бы то ни стало придумать иной способ, а это не так-то просто.

Библиотека? Послезавтра она будет открыта для посетителей с трех до четырех дня. Мы рассортировали книги, я купил несколько новинок, а значит, свиданий в библиотеке мы устраивать не можем. Я не смею звать Люсиль к себе — не хочу ее компрометировать. Отель? Ни в коем случае. Все приличные отели расположены на приморском бульваре, в самом людном месте города. Не стоит забывать и о приличиях: Люсиль достойная женщина, и я просто не могу повести ее на час «в номера», как какую-нибудь дешевку! Мне не хватит духу собрать чемодан и снять номер, чтобы назначать там свидания Люсиль; номер в отеле подразумевает интимную связь. Отвратительное выражение, но за неимением другого…

К чему лукавить, почему бы не назвать вещи своими именами? Правда в том, что мне становится дурно от одной только мысли о том, что придется раздеваться в ее присутствии. Снимать брюки, морщась от боли в ноге. Хорош любовничек — шепчет слова любви, а сам прислушивается, не кольнет ли сердце! На расстроенной скрипке сонату не сыграешь. Я уж точно не сыграю — слишком боюсь показаться смешным, хотя не сомневаюсь, что Люсиль не только охотно согласилась бы на встречи в гостинице, но и не поняла бы моих терзаний, имей я глупость признаться. Она могла бы решить, что я питаю к ней куда менее пылкое чувство, чем она ко мне. Я слишком самолюбив и ни за что не призна́ю ее правоту. Трудно, да что там — невозможно! — объяснить женщине, что в определенный момент разница в возрасте оборачивается разницей в накале страсти. Люсиль мне нравится, она трогательная, я все время о ней думаю. Эта женщина — последняя радость, которая осталась мне в жизни, но на большее я не претендую. Думаю, она не хочет, чтобы нас видели вместе, потому что уже чувствует себя моей любовницей. Сколько времени прошло со дня смерти Жонкьера?.. Быть того не может! Всего ничего, а наши отношения уже напоминают роман. Сам не знаю почему, но меня это смущает. Ну вот, я снова блуждаю по лабиринту мучительных и пустых размышлений. Продолжу завтра, если хватит мужества!

Перечитываю написанное. Мужество мне изменило, и за последнюю неделю я не написал ни строчки. Мы видимся урывками. Несколько минут в библиотеке, но на безопасном расстоянии друг от друга: обитатели «Гибискуса» приходят взглянуть на новинки и не упускают случая поговорить, они многословны, неутомимы и способны часами переливать из пустого в порожнее. Несколько минут вечером, за ужином. (Вильбер снова выходит к столу. Он похудел, но характер у него не улучшился.) Пару раз мы встречались в парке, вздрагивая от каждого шороха, как в непроходимых джунглях. Меры предосторожности кажутся мне излишними, но ведь Рувр ужасно подозрителен! Люсиль рассказала, что он уже спрашивал, не собирается ли она оставить работу библиотекаря.

— Я начинаю от него уставать, — говорит она, с трудом сдерживая раздражение. — Жена должна посвящать себя мужу, но всему есть пределы.

Вчера утром я получил записку: «В десять вечера, на террасе. Буду, если смогу». За ужином она не появилась.

Почему она назначила встречу на террасе? Место выбрано с умом, но ведь с ним связаны невыносимо тяжелые воспоминания. Очевидно, поэтому она в последний момент передумала и не пришла. Я стоял у балюстрады (ее надстроили, чтобы исключить возможность несчастного случая), смотрел на звезды и предавался мечтам о любви. После того как отпали библиотека, парк, кафе и отель, единственным местом встречи остался пляж. Кто заметит нас среди курортников? Два шезлонга, зонт — и вот мы уже просто пара отдыхающих. Ни один постоялец «Гибискуса» не рискнет появиться в этом «грязном» месте, где «растленные» женщины выставляют напоказ обнаженную грудь… Боже, я заговорил языком старых пансионерок! Чувство юмора мне пока не изменило, я умею ненадолго отстраниться от счастья и посмотреть на ситуацию с улыбкой.

Свершилось! Свидание на пляже состоялось. Вчера. Мы оказались в весьма странном положении, и это еще слабо сказано. Позавчера я воспользовался минутой, предоставленной нам Вильбером за десертом — он всегда выходит из-за стола первым, — и пригласил Люсиль на пляж. Сначала она не выказала особого энтузиазма, сочтя, что риск слишком велик, но потом сообразила, какие преимущества оно нам сулит, и согласилась.

Буду краток. Свидание назначено на четыре. Предлог: визит к дантисту. Рувру придется смириться. Его честь, конечно, может позвонить секретарше и проверить, действительно ли его жена записана на прием, но Люсиль считает, что он не посмеет. Мы веселимся, как дети, которым пообещали приключение. На пляже шумно, люди купаются. Я взял два шезлонга, купил фруктовых соков и ждал. У меня сосало под ложечкой от страха, что ничего не выйдет. Люсиль появилась неожиданно, на ней было легкое яркое платье. Она опустилась в шезлонг рядом со мной, и мы долго сидели молча, а над нами, вокруг нас разносился звук чужих голосов, детские вопли, плеск воды. Я вспомнил песню «Влюбленные одни в целом свете» и нежно взял Люсиль за руку.

— Все хорошо?

Она повернулась на бок, и я увидел мученическое выражение ее лица.

— Что стряслось? Он устроил вам сцену? Вы поспорили?

— Нет.

— Так в чем же дело?

Она закрывает глаза. Я крепче стискиваю ее пальцы.

— Не хотите говорить?

— Я не смею.

Она чувствует мое беспокойство и приподнимает веки. Мокрые ресницы дрожат, глаза тусклые.

— Вы плачете?

— Нет.

— Ну же, Люсиль, расскажите мне все, и вам станет легче.

Она не отвечает, как будто не решается сделать трудное признание. Придвигается еще ближе, и я чувствую на губах ее дыхание.

— Мишель… Пообещайте, что не рассердитесь.

— Обещаю.

— Я хотела бы стать вашей… принадлежать вам… хоть один раз… чтобы нам обоим было легче переносить такую жизнь… чтобы между нами образовалась неразрывная связь… Мне трудно выразить чувства словами, но я уверена, что вы понимаете… Если мы этого не сделаем, вы быстро от меня устанете.