Неприкаяный ангел - Алексей Шерстобитов Страница 24

Его сменил отец Иоанн, и так почти двое суток, не оставляя этих двоих в одиночестве. Навестил даже Мартын Силыч, уходя, обещая разобраться в инциденте.

Через неделю пожилую женщину и девочку посетила комиссия в другом составе, оставив замечательный отзыв, и выпив по чашечке чаю, каждый, пожав еще слабую руку тетушки Татьяны, успокаивая, говорил приятные слова обещания помощи в случае необходимости.

«Седому», в виду не возможности покинуть жилище домочадцами, и необходимости очевидного присутствия в доме лишнего электронного надзора, пришлось под видом электриков прислать своих людей для демонтажа найденного. Полный контроль над этим домом теперь был в надежных руках, хотя бывшие в курсе, понимали временность спокойствия.

Главное оставалось неизвестным – причина такого интереса к дочери, которая не могла быть ни полезна, ни опасна!..

Я мог расценивать все эти сцены, лишь с точки зрения борьбы за души ныне живущих – именно это и есть здешняя очевидность, все остальное совершенно лишено, какого бы то ни было значения.

Видя зря растрачиваемые усилия, предпринимаемые попытки совершить, что-то забываемое завтра, и не нужное уже послезавтра, я переживал гибельное существование этого мира, паразитивность этих существ, едко желающих друг другу «добра», и редко помогающих от сердца, но часто, эгоизма потехи для.

Мне хотелось знать, зачем нужно было пытаться сделать, еще совсем девственное очаровательное создание, несчастным? Из этого мира, благодаря имеющейся возможности наблюдать не только внешнее, но и духовное преображение, обозреваются такие процессы гораздо глубже, нежели это может получиться у самих, участвующих в них.

Тот же доктор, не ощущая своего доброго порыва, просто выполнял свой долг, и насколько в этом было альтруизма, доброй воли, желания помочь, настолько же действенно было и влияние его поступков на выздоровление бабушки и восстановление, пошатнувшегося несчастьем, мировоззрения Татьяны.

Священники, приходя навещать, ставших уже близкими не по родству, а по единоверию, сестер, делились светом и с другими навещающими их, таким образом, дом этот виделся мне снопом исходящего света и чистоты, который не могли преодолеть силы зла.

Уже из опыта знаю, что места такие буквально притягивают завистью этих тварей, а потому сам молился за дом этот. Слушая, как я это делаю, Хранитель тихо и мило проникался нескрываемой скорбью. Так было всегда, когда он чувствовал изливаемые мною переживания в отношение к этому ребенку, в это мгновение мысли его направлялись вверх, и становились мне не доступны, может потому, что он знал настоящую причину моей привязанности. Я и сам находил в себе, какое-то место, где жило это особенное чувство к этому незаурядному маленькому человеку, но дальше не смог ощутить ничего.

Странное для этого мира чувство, посещало меня все чаще и чаще – я желал не просто защищать, но быть постоянно рядом и отвечать за судьбу ее в настоящем и будущем…

Из-за своей анемичности и не спортивного образа жизни, крепче Татьяна не становилась, и по настоянию, пожалуй, всех взрослых, было решено подвигнуть ее на выбор какого-нибудь вида спорта.

Сначала, все сошлись на плавании, но в виду, какой-то аллергической реакции на хлорированную воду в бассейне, Татьяна обратила внимания на очень понравившиеся ей пластичные движения гимнастики, преподаваемой молодым человеком, в зале рядом. Он мог показать совершенно невероятные для тела человека движения и заинтриговал еще тем, что гимнастика эта подвластна любому возрасту.

Было решено заниматься обоим, и у-шу, плавно начало входить в режим дня. Результаты не заставили себя долго ждать, Татьяна чувствовала не только прилив сил, мышечный тонус, обладание своим телом, но и энергетику, и какую-то странную уверенность в своих силах. Конечно, агрессии не было, но что-то внутри ее говорило, что со многим теперь она сможет справиться сама.

Спортивный зал был недалеко от лицея, и находился под протекторатом ветеранов одного из самых старых и уважаемых спецподразделений, имеющих начало своей истории еще с советских времен. Раз в месяц учеников посещали эти самые ветераны – уже седые дядьки. Их взгляды, покрытые дымкой пороха и, как лаком отшлифованные сдержанными слезами потерь, умилялись радостью и старанием детишек.

Иногда проводились соревнования, где зачастую председательствовали, еще несущие вахту, действующие служаки в разных чинах и званиях. Среди них выделялся почти полностью поседевший генерал. Сослуживцы обращались к нему не иначе, как по званию или по отечеству – «Палыч». Два его сына на несколько лет старше Татьяны серьезно занимались в этой школе единоборств, и помышляли о своем будущем, как о продолжении династии.

У генерала были свои видения на отроков, он не собирался просто расточать такие, воспитанные лично им кадры, да еще носящие его гены.

Многие его сослуживцы приводили своих детей, и клуб этот, действительно, со временем стал элитарным, но не как принято думать – фешенебельным и гламурным, а собравшим сливки настоящих спортсменов, тренеров, легенд спецназа, продолжателей их дела и потомков, стремящихся не запятнать чести предков. Поэтому, попасть сюда было не просто, а для подавляющего большинства и невозможно!

Послабление давалось только девочкам, дабы разбавить мужской коллектив. Кроме всего прочего, дочь «Солдата», и правда была, предрасположена к единоборствам, пусть пока не столько умением, сколько характером. Внимание ей уделялось особенное, что уже через пол года дало свои плоды, в виде призового места на очередном соревновании.

Элеонора Алексеевна так и осталась в группе для пожилых людей, что было в клубе, как миссия милосердия, хотя все равно среди пенсионеров было немало бывших служак. Гимнастика была для нее не столько гимнастикой, сколько возможностью всегда быть с внучкой.

Петр и Павел – «Пересвет» и «Ослябя», как звали, как две капли воды похожих друг на друга, в узком кругу сыновей Льва Павловича, а это был именно тот генерал, о котором шла речь ранее, были нрава спокойного и силы богатырской. Мало кто выходил на татами против них, особенно против второго, будучи еще не побежденным. Глобальных побед в их списке не было – отец не пускал на крупные соревнования, лишь те, которые не освещались, были открыты для их выступлений. Ничего удивительного в этом не было, братья поддерживали такой подход, поскольку предполагаемая стезя не терпела известности.

Младший на два года – Павел, был настоящей скалой, душою добрый и вдумчивый разумом. Порой казалось, что его медлительность – не черта характера, предполагающая, прежде всё обдумывать и лишь после делать, причем, делать быстро и точно, а проявление, какой-то неуверенности и недалекости. Уже зная его ближе, что было дозволено далеко не всем – сходился с людьми он тяжело и неохотно, человек, вдруг, обнаруживал колоссальную мощь ума самобытного, пытливого, никогда не останавливающегося, перед неизведанным.

Юноша, будучи одарен многогранно, тянулся не столько к познаниям, сколько к духовному равновесию. Видя же своё будущее в продолжении дела отца, хотя не очень-то представляя в чем оно состоит, он прибегал к изучению всего возможного прикладного на этой стезе.