Джокер старого сыскаря - Юрий Шурупов Страница 24

Раздумывал Павел Николаевич по одной причине – на хорошую гитару ему не хватало денег. А подарить Глебу в честь окончания института хотелось именно хорошую гитару. Парень увлекается музыкой, сам уже неплохо играет на его старой гитаре. Вот бы и поддержать увлечение сына. Вся надежда теперь была на новый заказ. Но если он окажется криминальным, тогда…

Тревожные мысли не отпускали Кузнецова весь день. Вернувшись в мастерскую, он поделился с Прыщом своей мечтой о подарке Глебу. Вообще-то Павел Николаевич никогда не откровенничал с помощником, порой даже тяготился его присутствием. Но сегодня ему хотелось говорить и говорить, лишь бы отвлечься от тягостных сомнений.

– Толик, а где иконы? Ведь я их толком ещё и не видел.

– На месте. Где же им быть? – Прыщ удивился странному вопросу хозяина. – Доски классные!

– Иконы, Толик, это не доски. Это святыни. Святыни нашей Православной Церкви… Обидно, что они стали предметом торга, очень обидно. И не без нашей помощи, заметь!

– Да хватит уже терзаться, Павел Николаевич. Что вас сегодня прорвало?

Молча пройдя в дальний угол мастерской, Кузнецов резким движением руки сдвинул в сторону занавеску, за которой на специальном стеллаже стояли принятые в работу иконы, и стал увлечённо их рассматривать: «Одигитрия» – возможно даже Смоленская, «Знамение», «Спас на троне с предстоящими»… И все списки не позднее второй половины XVIII – начала XIX века. Откуда они? Павла Николаевича снова охватил нервный озноб. Он осторожно протёр уставшие глаза носовым платком.

– Сегодня, видимо, неблагоприятный день, – нехотя ответил художник на пристальный взгляд Прыща. – Я, пожалуй, поеду домой, Толик, отлежусь. Лучше завтра плотно поработаем, на свежую голову.

…Жаров был не один. Вместе с ним реставратора ждал майор Кротов. Когда в дверь кабинета тихо постучали, они чуть ли не в один голос с нетерпением крикнули: «Войдите!»

Павел Николаевич за всю свою жизнь только дважды был в милиции, да и то в годы своей бурной хипповской молодости. С тех пор милиционеры были у него не в чести. Он им не доверял, а потому побаивался. Только неодолимое желание очистить себя от подозрений в пособничестве преступникам заставило его согласиться на сотрудничество с полицией. Как человек верующий, благословлённый сохранять икону-образ, заботясь в случае необходимости о её бережной реставрации, Павел Николаевич не мог допустить мысли, что его труд используется не ради удовлетворения духовной потребности заказчика, а в интересах чьего-то алчного обогащения. Реставрация икон была для него не просто работой. Он считал это смыслом своей жизни, исполнением христианского долга, служением Богу.

Внимательно выслушав художника, Жаров вопросительно посмотрел на Кротова. Тот сидел в раздумье, видимо, переваривая услышанное. Решив пока не беспокоить друга, капитан сам заговорил с Кузнецовым:

– Как вы считаете, Павел Николаевич, ваш Прыщ может быть подельником Глорина?

– Да кто его знает? Скрытный он какой-то, увёртистый – это факт. А чтоб с бандитами якшаться… Не могу утверждать, тов… господин майор.

– Да прекратите вы господарничать! Тоже мне, нашли господина… Лучше скажите, только честно: вы дольны своим помощником?

– Если честно, то не совсем. Он не художник. Выполняет лишь вспомогательную работу и то не всегда качественно.

– Тогда взять – и уволить! – Жаров резанул воздух рукой.

– После отпуска я, пожалуй, так и сделаю. Хотя не знаю… У него дочь больная и жена сидит с ней дома, не работает. На что им жить тогда, если уволить Толика? Не по-христиански это получится, не по-людски…

– Где вы с ним познакомились, Павел Николаевич?

– Во время реставрации Крестовоздвиженского собора. Нам нужны были подручные. Вот его и наняли. Он заводил и подносил раствор, растирал краски, устанавливал леса… Всё, что придётся. А потом при разговоре узнал, что мне тоже нужен помощник. Не алебастр месить, конечно… Обещал быстро научиться моим подготовительным и вспомогательным операциям. Без претензий на большее. Да на большее Толик и неспособен… Сначала он действительно добросовестно стал заниматься в мастерской. Но вскоре остыл, начал отлынивать, последнее время часто отпрашивается по личным делам… В общем, мне начинает надоедать с ним возиться, хотя по-человечески и его самого, и его семью жалко. Наверное, всё-таки как только выполню заказ…

– Вы уверены, что этот заказ следует выполнять?

– Я не сомневаюсь, что выполнить его надо в любом случае. Кому потом достанутся восстановленные иконы – дело пятое. Поймите, ведь реставратор – это тот же врач, и он не имеет права отказывать больному в помощи. – От волнения лицо художника покрылось красными пятнами. – А иконы Глорина очень больны. Чтобы в этом убедиться, достаточно было даже беглого осмотра. Их обязательно надо вылечить, товарищ капитан! Иначе они пропадут, непременно пропадут… Допустить это – большой грех!

– Сколько времени займут реставрационные работы? – Жаров был сломлен искренней преданностью реставратора своей профессии.

– По меньшей мере, если предельно плотно работать, месяца три-четыре…

– Ого! Да бандиты за такой срок ещё успеют кого-нибудь ограбить, а то и убить. Полковник нам с майором головы тогда оторвёт и будет прав.

– Успокойся, Саша, – заговорил Кротов. – Брать Глорина сейчас смысла нет, ты сам об этом говорил, и я полностью тебя поддерживаю. Он шестёрка в чьих-то руках, как, возможно, и Прыщ. Нам же нужен туз. Так ведь? Вот и будем работать, а Павел Николаевич станет нашим негласным помощником. Вы не возражаете, Павел Николаевич?

– Да я что?.. Ради Бога! Чем смогу…

– Вот и отлично, – подвёл черту Жаров и встал, давая понять, что разговор окончен. – Спасибо за информацию, Павел Николаевич. Держите нас в курсе событий.

…Выйдя из полиции, Кузнецов загрёб обеими руками недавно выпавший, ещё пушистый снег и натёр им горящее лицо. Он чувствовал тяжесть в груди, голова от перенапряжения гудела. Хотелось лечь прямо здесь, на улице и не двигаться, ни о чём не думать.

– Пап, привет, – знакомый голос сына раздался как нельзя кстати. – Ты чего здесь делаешь?

Перед Павлом Николаевичем стояли улыбающиеся Глеб и Татьяна. Молодые, подрумяненные морозом лица дышали здоровьем и беззаботностью. Глядя на них, и сам он ощутил облегчение, а неожиданно свалившиеся на него проблемы ушли куда-то вглубь. Павлу Николаевичу нравилась Татьяна, эта красивая и хорошо воспитанная его другом умница. Через год она получит диплом филолога с редкой, совершенно не женской специализацией – теология [55]. Ей доставляет удовольствие копаться в истории мировых религий, она уже неплохо разбирается в вопросах христианского учения, знает Священное Писание, многие жития святых… Начала собирать материал для дипломной работы о влиянии молодёжных субкультур на мировоззрение личности. И при этом Татьяна остаётся поклонницей классической и современной музыки, неплохим знатоком литературы, приверженцем горного туризма, неизменной заводилой в компании однокашников, да и просто – жизнерадостным, широко эрудированным, интересным человеком. Наверное, это и влечёт к ней Глеба, парня тоже во многих отношениях неординарного, но к религии пока совершенно равнодушного.