Чистилище для Гурова - Алексей Макеев Страница 24

Гуров вышел из дома раньше обычного и поехал на работу. В кабинете он взял одно из дел, написал на листе бумаги несколько строчек и обычной канцелярской скрепкой прикрепил этот лист поверх заключения судмедэкспертизы. Потом спустился в гараж, где при виде своей казавшейся абсолютно новой машины только удивленно покачал головой – автомеханики постарались на славу. Затем залез в салон и занялся тщательной проверкой на наличие «вредных насекомых» – иначе говоря, искал «жучки». И это не был приступ паранойи, потому что, когда работать приходится как в тылу врага, никакие предосторожности лишними не будут. И он оказался прав! «Жучок» действительно наличествовал! Уничтожив «вредителя», Гуров наконец-то смог приступить непосредственно к работе и позвонил в морг Шульцу, который должен был дежурить этой ночью.

– Привет, Марк! У вас там ночью ножевое было.

Лев еще не видел свежую сводку, но был твердо уверен, что хоть одно ножевое действительно было – Москва же! Покой ей только снится!

– И не одно! – подтвердил Шульц. – Тебя какое именно интересует?

– Ты меня дождись, я сейчас подъеду и все объясню.

– Тогда поторопись, потому что ты меня уже практически на пороге застал.

Гуров выехал из гаража и, не скрываясь, не делая ни малейшей попытки оторваться, поехал прямиком в морг. Шульц встретил его недовольным пробулькиванием, что, мол, ни днем ни ночью бедному еврею покоя нет.

– Марк! Ты же знаешь, что я серию поднимаю.

– И очень тебе по этому поводу сочувствую. И что?

– А то, что я теперь все ножевые к ней примеряю, потому что одно дело – по холодному следу работать, и совсем другое – по горячему. Вдруг убийца не остановился, так мне его взять легче будет. Вот посмотри, под это ничего не подходит? – протянул Шульцу уголовное дело Гуров.

Разговаривали они совершенно открыто, не шептались, не таились по углам, так что все, кто там присутствовал, хоть в этот час народу там было и немного, не обращали на них никакого внимания.

– Ну, давай посмотрю, – согласился Шульц.

Он начал листать уголовное дело и тут вместо заключения эксперта наткнулся на записку Гурова. Она была предельно лаконична и двойного толкования не имела: «Марк! У меня в кармане 5 тысяч долларов. Я знаю, что у тебя есть кровь и подногтевое содержимое той девушки, о которой мы уже говорили. Предлагаю обмен. Хитрить не советую – сам понимаешь, что деньги не мои». Шульц закрыл дело и задумался, потом взял ручку и сказал:

– Нет, Лева! Не твои эти трупики! Ни с какого бока они к твоей серии не подходят! Вот смотри! – Он открыл дело. – Если бы было вот так, – побледнев от собственной наглости, он переправил в записке Гурова цифру 5 на 10, – то тогда подошли бы! – и посмотрел на Льва самыми честными на свете глазами.

– С одной стороны, Марк, ты меня расстроил, а с другой – порадовал, – ответил Гуров и выразительно закрыл глаза. – Ну ладно! Раз уж ты из-за меня на работе задержался, давай я тебя хоть до метро подброшу. Собирайся, я тебя в машине подожду.

Лев вышел, сел в свою машину, а Шульц появился буквально через пять минут. Они поехали и, когда остановились на светофоре, Гуров вынул из внутреннего кармана пиджака два конверта, в каждом из которых лежало по пять тысяч долларов, и положил их рядом с собой, Марк, в свою очередь, достал из наружного кармана пиджака две герметично упакованные пробирки. Вот так и состоялся обмен: пробирки перекочевали в борсетку Гурова, а деньги, после тщательного пересчета, осели в кармане Шульца.

– Кто это был, Марк? – спросил Лев и, видя, как мнется и жмется Шульц, добавил: – Ты можешь говорить совершенно спокойно, потому что я машину только что проверил.

– Это был человек, который раньше к нам иногда заглядывал и даже пил с нами чай. Очень аккуратный человек! Он всегда после себя сам мыл и чашку, и ложку. – Шульц все же предпочел изъясняться эзоповым языком, но Гуров сразу понял, что это был Лошкарев, то есть Ложкомой. – Он появился под утро, когда я уже все сделал, но еще не успел отдать в лабораторию, и был такой злой, что, едва я на него посмотрел, как тут же понял, что мне лучше молчать обо всем на свете и даже собственное имя забыть. Только он не стал меня ни о чем спрашивать, а сразу сказал, что девочка погибла в результате падения с высоты собственного роста, и я с ним согласился. Лева! Папа учил меня никогда не делать из себя героя, потому что о них забывают, как только стихнет музыка, а вот для их родных – это горе на всю жизнь.

– Он тебе заплатил?

– Да, немного. И не надо меня осуждать! Потому что у меня старушка-мама, больная жена-пенсионерка, разведенная дочь и двое внуков.

– Я не осуждаю тебя, Марк. В наше сучье время каждый спасается как может. Но если ты со мной что-то перемудрил…

– Ой, Лева! Не надо меня пугать! Мы и так всю жизнь боимся всех и всего! У нас судьба такая! Ты поступил со мной честно, и я поступил с тобой честно.

– Не со мной, Марк! А это…

– Как говорят в Одессе, две большие разницы. Нет, Лева, все нормально! И даже законсервировано, так что любой анализ можно сделать.

– Где тебя высадить?

– У сберкассы. Раз ты, Лева, так шифруешься, значит, здесь есть какая-то мулечка. Вот я и хочу, чтобы, если со мной что-то случится, все семье досталось.

– Марк, я тебе обещаю, что все это скоро кончится, так не заболеть ли тебе дней на несколько?

– Да-да! А еще мои внуки не будут ходить в школу, а дочь – на работу, потому что они все тоже заболеют.

– Да! И не говори мне, что ты не сможешь это устроить! Предположим, какая-нибудь краснуха или ветрянка – ну, ты это лучше меня знаешь!

– И что? Бандиты ее испугаются и не придут в мой дом?

Они уже проехали не одну станцию метро и не одно отделение Сбербанка, когда Гуров остановил машину и спросил:

– Марк! У тебя есть раскладушка?

– А у какого москвича ее нет, если к нам так любят приезжать в гости родственники из провинции?

– Тогда поселю-ка я у тебя на это время одного парня. Это мой студент-практикант из юридического, он в ВДВ служил. Пока он будет у вас, с вами гарантированно ничего не случится – я его в деле видел. А как ситуация нормализуется, он к себе в общежитие вернется.

– Это все, конечно, замечательно, но на что я его буду кормить? На свою грошовую зарплату?

Терпению Гурова тоже был предел, и он, не выдержав, яростно выругался, что произвело на Шульца прямо-таки магическое действие.