Мертвые львы - Мик Геррон Страница 24

– Дикки всем подряд рассказывал, что его пытали. Впрочем, пытка в виде насильственного вливания спиртного в глотку не вызвала особого сочувствия ни у кого. Кстати, о спиртном…

Ривер помотал головой. Еще стакан виски – и утром он об этом пожалеет. И вообще, пора уже и домой.

К его изумлению, дед налил себе еще, а потом сказал:

– Этот закрытый город… ну, из которого Попов якобы родом…

Ривер ждал продолжения.

– В пятьдесят пятом он исчез с карты. Точнее, исчез бы, если бы был на карте. – С. Ч. посмотрел на внука. – Закрытые города официально не существовали, так что больших проблем его исчезновение не доставило. Не пришлось ни ретушировать фотографии, ни вымарывать статьи из энциклопедии.

– А что случилось?

– Какая-то авария на плутониевом заводе. По нашим сведениям, уцелевших набралось с горстку. Официальных цифр, разумеется, нет, потому что официально этого никогда не было.

– Тридцать тысяч человек? – сказал Ривер.

– Говорю же, уцелевших набралось с горстку.

– И вы должны были поверить, что Попов – один из уцелевших, – сказал Ривер, представив себе сцену из комикса: мститель восстает из пламени. Только за что ему было мстить, после аварии на производстве?

– Возможно, – сказал дед. – Но им не хватило времени. Берлинская стена пала, к нам в сети набился богатый улов. Если бы Попов существовал, кто-нибудь из рыбешек покрупнее о нем бы обязательно упомянул. Выложил бы нам всю его биографию. Но Попов так и остался недоделанным лоскутным пугалом. На одном из допросов кто-то упомянул его имя, в контексте своей непричастности, потому что в него больше не верили, – сказал С. Ч. и отвернулся от огня.

Свет пламени подчеркнул морщины на лице деда, превратив его в старого вождя племени, и Ривер с болью подумал, что таких вечеров им осталось немного и что хорошо бы это как-то растянуть. Но растянуть это не получится, ни сейчас, ни вообще. Одно дело – это осознать. Другое дело – с этим жить.

Стараясь ничем не выдать своих мыслей, Ривер сказал:

– Упомянул его имя в связи с чем?

– Там был какой-то пароль. Вот только я его запамятовал. – Старик снова взглянул на стакан. – Самому интересно, сколько я всего забыл. Ну, сейчас оно, наверное, и не нужно.

Признание своих слабостей обычно не становилось темой разговоров деда с внуком.

Ривер опустил стакан на столик:

– Поздно уже.

– Надеюсь, это ты не из жалости ко мне.

– Что ты, я же не надел бронежилета.

– Смотри там, поосторожнее.

Ривер помедлил.

– А почему?

– Фонарь в конце переулка перегорел. Темень до самой станции, – сказал дед.

Что, как выяснилось, было чистой правдой. Но Ривер решил, что С. Ч. предупреждает его не только об этом.

Кэл Фентон очень обрадовался, что рядом никого не было – не хватало еще, чтобы кто-то услыхал его девчачий визг в темноте.

Но мысль о том, что рядом может кто-то быть, пугала гораздо больше.

Свет погас не потому, что отказал генератор. Башни гудели; вся информация по-прежнему покоилась в своих электронных коконах. За освещение отвечал отдельный электрический контур, так что, возможно, всего лишь выбило пробки, но как только в мозгу Кэла возникла эта мысль, под ложечкой у него засосало: даже если пробки и выбило, то почему это случилось через две минуты после того, как он заметил открытую дверь и услышал шорох?

Перед ним простирался коридор, где не было ничего, кроме теней, которые выглядели больше и подвижнее обычного. Лестница уходила в очень черную черноту. Всматриваясь в нее, Кэл задышал чаще и невольно сжал фонарик, утратив счет времени. Сколько он стоял не двигаясь – пятнадцать секунд? две минуты? Наконец он икнул: неожиданно, утробно, глубоко, так что изо рта вырвался писк. Кэлу очень не хотелось встречаться с тем, кто этот писк слышал. Он обернулся. В коридоре позади тоже было пусто. Кэл перешел на трусцу – такую же невольную, как недавний паралич; значит, вот как Кэл реагировал на непредвиденную ситуацию: он делал то, что приказывало его тело. Замри. Помаши фонариком. Беги.

«Опасность. Адреналин. Суровая уверенность в своих силах и сноровке».

В дежурке он щелкнул выключателем, но свет не зажегся. Телефон висел на противоположной стене. Кэл перебросил фонарик из правой руки в левую, потянулся к трубке, и она уютно легла ему в ладонь, гладкая, будто детская молочная бутылочка. На миг он успокоился и приложил трубку к уху. Ничего. Ни звука, ни далекого морского шума оборванной линии. Кэл стоял, наставив фонарик в пустоту. Дверь, шорох, свет; а теперь еще и телефон. Учитывая все перечисленное, шансы на то, что на объекте нет никого, кроме Кэла, были ничтожны.

Он осторожно повесил трубку. Его куртка висела на двери, а в кармане куртки был мобильник. Только его там не оказалось.

Первым делом Кэл снова проверил карманы, на этот раз торопливее. Потом проверил опять, помедленнее. Все это время его мозг лихорадочно работал сразу на нескольких уровнях. На одном Кэл вспоминал, как добирался на работу; пересматривал мысленные картинки, на всякий случай – вдруг на одном из них обнаружится, где он оставил мобильник? На другом уровне он перебирал все свои знания об объекте. Технари называли его хранилищем информации или инфосвалкой. Сюда отправляли практически бесконечный объем оцифрованных сведений, к которым никто и никогда больше не обратится, за исключением потенциально возможных случаев вмешательства юристов. Если бы не эта потенциальная возможность, то все хранящиеся здесь цифровые архивы давным-давно потерли бы – хотя нет, Кэл знал, что это обозначают другим словом, не «потерли», а «выпустили», и когда он его в первый раз услышал, то представил себе информацию стаей, выпущенной из голубятни в небо под гром аплодисментов…

Мобильника нигде не было. В дежурство Кэла кто-то проник на объект, отключил свет, перерезал телефонные провода и умыкнул Кэлов мобильник. И вряд ли после всего этого злоумышленник просто тихонько ушел.

Луч фонарика задрожал, будто вот-вот погаснет. У Кэла пересохло в глотке, а сердце бешено колотилось. Надо было выйти из дежурки и проверить коридоры; подняться наверх и обыскать темный лабиринт, в котором хранилась информация. И все это надо было сделать под сопровождение жуткого хора, звучавшего в мозгу.

Иногда ради информации могут убить.

Из коридора, где прятались тени, послышался тихий писк резиновой подошвы на линолеуме.

А если ради информации могут убить, подумал Кэл Фентон, то, значит, кому-то придется умереть.

Тихая ночь, подумал Мин Харпер.

Херня какая-то.

Он налил себе выпить и обозрел свои владения.

Это не заняло много времени.

Потом он уселся на свой диван, одновременно служивший кроватью и, если уж выкладывать банальные подробности, ему не принадлежащий, поскольку был частью Г-образной меблированной комнаты. В короткой черточке «Г» находился кухонный отсек (раковина; микроволновка, водруженная на холодильник; чайник на полке), а в длинной – два окна с видом на дома напротив. Переехав на съемную жилплощадь, Мин снова начал курить; украдкой, не на виду у всех. По вечерам он свешивался из окна и смолил вовсю. В одном из домов напротив какой-то мальчишка делал то же самое; иногда они махали друг другу рукой. Мальчишке было лет тринадцать, столько же, сколько старшему сыну Мина; при мысли о том, что Лукас курит, у Мина покалывало в левом легком, а за мальчишку напротив он совсем не волновался. Наверное, если бы он жил дома, как прежде, то ощутил бы какую-то ответственность и, возможно, поговорил бы с родителями мальчишки. Но если бы он жил дома, как прежде, то не курил бы в окно, поэтому ничего подобного не случилось бы. Размышляя над этой гипотетической ситуацией, он опустошил стакан, налил себе еще, а потом высунулся в окно и выкурил сигарету. Ночь была прохладной, с намеком на дождь. Мальчишки в окне напротив не было.