Роман с Блоком - Никита Филатов Страница 23

— Разумеется, в первую очередь на повестке дня съезда стоит борьба с эксплуатацией и капиталом буржуазных стран. Но не менее важной задачей, которую большевики поставили перед делегатами, являются также вопросы соотношения религии, в частности ислама, и коммунистического движения в странах Востока. Необходимо будет принять новый, революционный «Проект шариата», который разъяснит целый ряд его основных положений, соответствующих коммунистической доктрине!

За предложение товарища из Смольного проголосовали все, включая Блока. Текст приветственной телеграммы было поручено подготовить секретариату собрания, и докладчик продолжил:

— Товарищи писатели! Мне особенно радостно сообщить, что особый подарок Первому съезду народов Востока сделали товарищи бухарские коммунисты, восставшие против феодальной власти. При поддержке частей Красной армии Туркестанского фронта под командованием товарища Фрунзе они второго сентября штурмом взяли Старую Бухару и навсегда прогнали своего кровавого эмира и всяческих беков! Ура, товарищи!

Он захлопал первым, за ним подхватили еще несколько человек, а потом уже и весь остальной зал разразился старательными аплодисментами. После этого докладчик перешел к очередным козням мирового империализма — это слово он отчего-то произносил с мягким знаком, — который по явно политическим мотивам не допустил к участию в только что завершившихся Олимпийских играх спортсменов Советской России, а также представителей поверженной Германии и тех стран, которые были ее союзниками в мировой войне…

К этому моменту Александр Блок уже перестал его слушать и как будто застыл, окончательно погрузившись в себя. Оказываясь на сцене, в президиуме очередного собрания, он и так почти не шевелился, лишь изредка наклонял или вскидывал кудрявую рыжеватую голову, или поочередно клал одну ногу на другую, покачивая мыском. Блок сидел словно в плотном невидимом коконе, почти не касаясь спинки стула, и порой мог показаться одеревеневшим, хотя и сохранял привычную статность и выправку. Даже на его одежде, казалось, нет ни единой складки…

Впрочем, надо было признать, что и при многих других обстоятельствах Александр Блок, по выражению одного из знакомых, «собирал свои жесты в себе». Лишь иногда, взволнованный разговором, он вставал и переступал с ноги на ногу, стоя на месте или медленно прохаживался по комнате. Подходя к собеседнику чуть ли не вплотную, Блок внимательно вглядывался в него и затем, прежде чем заговорить, отщелкивал свой портсигар и молча предлагал папиросу. При этом все его жесты были проникнуты врожденным уважением к собеседнику — если тот останавливался перед ним, когда поэт сидел в кресле, он тотчас также вставал и продолжал разговор, чуть наклонив голову и вежливо улыбаясь. Когда собеседник садился, Блок садился тоже.

— Товарищи писатели и поэты! Все мы знаем, что на польском фронте, после вынужденного кратковременного отступления от Варшавы, героическая Рабоче-крестьянская Красная армия ведет кровопролитные бои с буржуазией и помещиками — за международную революцию, за свободу всех народов! Через труп белой Польши лежит путь к мировому пожару. На штыках мы понесем счастье и мир трудящемуся человечеству!

Докладчик захлопал, и вслед за ним, с разной степенью энтузиазма, начали хлопать все остальные.

— Ура, товарищи! Да здравствует мировой пролетариат! Да здравствует товарищ Ленин!

Дворец на Мойке был купеческий, пышный, с лепниной на белых стенах, с канделябрами в два человеческих роста и с голыми амурами на плафоне. Кумачовые транспаранты с привычными революционными лозунгами выглядели здесь как-то неуместно и пошло. Блок смотрел в зал, почти не слушал, и неожиданно поймал себя на мысли, что почти никого из присутствующих сегодня не знает — ни лично, ни по стихам, ни по книгам.

В общем, это было неудивительно. Аркадий Аверченко убежал на юг, к белым. Эмигрировали непримиримый Иван Бунин и Александр Куприн, работавший у белых, Мережковский и Гиппиус, Саша Черный и даже очаровательная Тэффи. Перестала здороваться Анна Ахматова…

Дом искусств, в котором проходило собрание литературной секции, создавался по инициативе Корнея Чуковского и при обязательном благосклонном участии Максима Горького. Открыли его примерно год назад, в доме номер 59 по набережной реки Мойки. Для управления Домом искусств, в соответствии с духом времени, был образован так называемый Высший совет, основными задачами которого стали организация творческих вечеров, концертов, художественных выставок и, разумеется, издание книг.

Сам Корней Чуковский — длиннорукий, худой и высокий — сидел тут же, на сцене, во главе президиума. Рядом с Блоком расположился известный художник и видный общественный деятель, обласканный большевиками, — Мстислав Добужинский, член Комиссии по делам искусств при Совете рабочих и солдатских депутатов, руководитель Государственных трудовых мастерских декоративного искусства, секретарь Особого совещания по делам искусств и ученый хранитель Эрмитажа…

А больше сегодня, пожалуй, из членов Совета никого и не было — поэтесса Ахматова на такие собрания не ходила, Юрий Анненков захворал, а Евгений Замятин, получивший аванс от издательства, срочно вынужден был заканчивать новый роман под условным названием «Мы».

Александр Блок даже не рассчитывал увидеть в зале знакомые лица Николая Гумилева и Михаила Лозинского — эти двое, конечно, сотрудничали с новыми властями в издательстве «Всемирная литература» и приходили иногда в Дом искусств на творческие вечера, но их политические взгляды ни для кого тайной не были. Зато он с удовольствием заметил в зале начинающего писателя Михаила Зощенко — невысокого, оливково-смуглого человека с офицерской выправкой и высоко поднятой головой, с удивительно изящными маленькими руками и ногами, который, кажется, служил теперь агентом уголовного розыска. Рядом с Михаилом сидел еще один подопечный Корнея Чуковского — аккуратно причесанный юноша по фамилии Каверин…

Большинство из присутствующих членов литературной секции интереса для Блока не представляли, их имена и лица ничего ему не говорили, и только некоторые казались смутно знакомыми. Эти люди готовы были думать «по-новому» и писать так, чтобы нравиться советской власти, — но хотели бы все-таки получить указания, каким именно образом это следует делать. Многие сочиняли стихи «под Маяковского», кое-кто — «под Есенина», а кто-то даже пытался подражать Блоку, хотя лишь немногие из теперешней молодежи понимали разницу между футуризмом, символизмом и акмеизмом. Нет, наверняка в зале присутствовали и талантливые представители нового литературного поколения — но, как правило, они старались избегать посещения открытых партийных собраний, торжественных митингов и прочих мероприятий подобного рода.

Александр Блок и Корней Чуковский

…После доклада о внутреннем и международном положении Республики Советов Корней Чуковский предложил всем желающим задавать представителю Смольного вопросы. Некоторое время в зале коротко перешептывались, но потом один из поэтов поинтересовался: