Бездна смотрит на тебя - Надежда Лиманская Страница 22

«Братик нужен, говорите? — вспомнила предрассветный диалог родителей. — Значит, я ненормальная! Дурная! Урод! Интересно, отчего так разозлилась мама? Почему так горько плакала? А-а! Ну да. Просто заступилась!».

Уроки закончились, и девочка сидела на скамейке в сквере. Не пошла домой, не хотелось. Подняв красный лист клёна, взглянула сквозь него на сентябрьское небо. На детской площадке играли маленькие дети. «Каким бы он был, мой брат? Может таким?». Один из малышей остался без присмотра. Она подошла к нему, взяла за ручку и быстро увела. Подальше от людских глаз.

— Как звать тебя, мальчик? — задала вопрос в кустах за детской площадкой.

— Никита! — по-детски мило, улыбаясь, отозвался мальчик.

— Никита, а ты нормальный?

Малыш непонимающе уставился на незнакомую девочку.

— Ты не урод? Ведь так? — продолжала.

Мальчик отрицательно покачал головой в ответ, и, услышав плохое слов, скривил ротик, ещё немного, хотел, было, зарыдать. Не успел. Девочка достала из портфеля небольшой камень. Развернув ребёнка к себе спиной, левой рукой зажала рот, правой, — что было силы, стала наносить удары в лицо. Затем разжала руки. Лёгкое тело малыша бесшумно упало на землю, устланную осенней листвой. Светлые волосы окрасились в пурпурно — красный. Того же цвета, как и те резные листья клёна, что недавно держала в руках. Этот цвет ей казался не только самым выразительным, он был частью её самой. И чем-то ещё. Чем? Она не могла себе объяснить.

Склонилась над портфелем.

— Ну, где ты там? — позвала, словно живое существо, доставая небольшую палку с гвоздём. Гвоздь перемотан коричневым трикотажным чулком, чтобы не проткнуть стенки портфеля, а палка… Палка небольшая, легко помещается в портфеле, — завёрнута в «Пионерскую правду». — Вот так! — остриём коснулась пальца.

Застывший взгляд ребёнка устремлён в осеннее небо.

— Братик! — прошептала она, хихикнув, и занесла палку над распахнутыми глазами мальчика…

Дома в этот вечер всё как обычно. Но у девочки было чувство, — она попала в загадочную страну из того самого гобеленового ковра, что висел у неё над кроватью. Дремучий тёмный лес. Сквозь густую листву виден призрачный свет из окон темнеющего дома. Тонкий серебристый месяц освещает узкую тропинку. Она всегда воображала, — та дорожка ведёт в сказочную страну, где нет «плохих» людей. Это радовало. А иначе пришлось…

Не замечая родителей, не отвечая на вопрос матери: «Почему так поздно? А уроки?», — принялась играть с куклами.

Спустя какое-то время, девочка уловила запах лекарств. Мать постоянно напоминала отцу о своём больном сердце. «Ничего! — рассуждала дочь. — Зато никто не родиться больше! Уж я-то знаю! А насчёт палки, ты, мамочка здорово придумала!».

Девочка снова шла по той самой тропинке парка, чувствуя, как тихая радость наполняет всё её существо.

— Представляете?! — услышала вдруг голос одной из женщин на детской площадке, — ведь отошла всего на пару минут, а сынишки и нет…

Тут одна из бабушек всхлипнула, вытерла слёзы. Завидев девочку — школьницу с букетом осенних листьев, испуганно обратилась:

— Миленькая! А ты что? Одна? Иди домой, деточка! В парке стало опасно! Детей убивает нехристь какой-то!

Она не послушалась, присела рядом с бабушкой.

— Кто у вас? Внук или внучка?

— Внучок! Васенька! Третий годок пошёл. Вон, он! Васенька! — окликнула. — Ну, ты смотри, какой вредный! А? Час назад переодела! Ну, мать тебе даст!

Мальчик, немного погодя, бросил в песочнице ведёрко и поспешил на зов.

Подул холодный ветер. Солнце резко затянули серые облака. Мамы и бабушки постепенно стали покидать площадку.

Старушка посмотрела на небо.

— Нет! Дождя не видать! Не скоро ещё! — Деточка! — Вдруг обратилась к ней. — Пригляди за Василием, а? Схожу курточку тёплую принесу! Здесь недалеко.

Девочка, улыбнулась в ответ, согласно кивнула головой.

— Вот и умница! Хорошая, воспитанная, — сразу видно! А ты, Вася, слушайся, сиди тихо! По яблочку принесу вам! Я быстро!

«Яблочко! Подумаешь? — в ответ на её слова скривилась девочка. — Удивила!». Задумчиво посмотрела на Васеньку.

— А ты, Васенька, — спросила насмешливо, — хочешь быть моим братом? Или тоже себя уродом считаешь? Нет?

Ребёнок перестал улыбаться, прикусив указательный пухлый пальчик, недоумённо взглянул на девочку.

— Тебя спрашивают!

— Баба! — крикнул малыш.

— Что, «баба»? Испугался? Ну, тогда идём к «бабе»!

Она так же, как и первый раз взяла мальчика за руку, отвела дальше. Он был намного младше первого, и всё время удивлённо оглядывался назад. С этим малышом было гораздо легче!

— 44 — Всё произошло не так кроваво, как в первый раз… Гвоздь вошёл легко, как в сливочное масло…

Девочка находилась на другом конце города, в другом сквере. Странно, но дыхание её было спокойно, хотя она так долго бежала. Спустились сумерки. Небо ещё светлее мрачных тёмных пятиэтажек. Редкие в маленьком городке автобусы и машины зажгли фары.

Дождь шёл ровными, словно под линейку струями. Они не были похожи на серебряные струны, как это звучало в одной весёлой, услышанной ею, песни. Холодные, жёсткие, — продолжение длинных-длинных игл, — они с силой вонзались в землю, в неё саму, в редких прохожих, не успевших вовремя спрятаться.

Девочка всё сидела на скамейке. Напоминая нахохлившегося воробышка, настороженно поглядывала по сторонам. По румяным щекам тоже текли струи. В отличие от тех, что падали прямо на неё, были горькими и горячими. Ведь она не хотела. Честно!

Увидев дочь в дверях, мать, взглянула в лицо застывшими глазами. Вопросы излишни. Весь город встревожен, все только и говорят…

На столе, покрытом белоснежной ажурной скатертью, горка аппетитно пахнувших пирожков. Конечно, с мясной начинкой. На окаймлённых золотистым рисунком белых фарфоровых тарелках, аккуратно порезанный сыр, ветчина. В центре стола на блюде — запечённая утка с яблоками. Кончик серебряного фигурного ножа чуть касается жёлто-белого бруска сливочного масла. Мать, как всегда, ждёт только её, свою дочь. Без неё не садится ужинать. Отец «на работе». Далеко от их городка. Так даже лучше, удобней им с мамой. Уже привыкли.

И снова этот ужасный запах лекарств. Напоминает о боли. Глубоко внутри. Сколько бы она не ждала, боль не уходила, притуплялась, но появлялась снова. Через десять часов, сутки, двое… И всё же, через силу, держась за грудь, мать приказывает:

— Тебе необходимо поесть!

— Не буду! Противно! — девочка бежит в ванную. Её рвёт. Впервые. Выходит бледная, бредёт к своей кровати.

Мать растеряна. Осторожно придерживая левую часть груди, садится на самый край стула. Синие глаза дочери смотрят не по-детски, пристально.