Победитель свое получит - Светлана Гончаренко Страница 22

– А ты, однако, шустрый пацан, – сказал наконец Попов. – Как ты на Анжелику вышел?

– Мы вместе работаем.

Разговор опять-таки выходил похожим на шпионский!

– Постой, у тебя с ней тоже что-то было? – ухмыльнулся вдруг Кирилл.

Иметь что-то с Анжеликой было для Ильи делом столь же невероятным и ненужным, как вступить в отряд космонавтов.

– Вы знаете, кто такой Алим Пичугин? – ответил он вопросом на вопрос.

Кирилл вздохнул:

– Догадываюсь. Все это такая туфта! Мы совершаем ошибки чаще из тщеславия, чем по глупости, – хотя это, быть может, одно и то же. Я сегодня ни с кем не хочу встречаться в семь. Но встречусь! Я люблю риск и секс. Даже больше люблю, чем театр. Я хотел бы снять шикарную порнуху, на которой люди рыдали бы от сознания своего несовершенства. После я хотел бы уехать в Москву или за границу, где меня понимают лучше, чем в этой дыре. У тебя, Бочков, когда-нибудь было чувство, что ты – это совсем не ты, а какой-то посторонний ублюдок и на самом деле у тебя должна быть какая-то совершенно другая жизнь? Было?

– Было, – удивленно признался Илья.

Он вспомнил свой нордический замок.

– То-то! Все, что мы видим сейчас, – возможно, только наш сон. Или сон о нас, который видит кто-то другой. А мы в это время тоже спим, и нам всякая хрень снится.

Илья ничего не понял, но почувствовал, что в этой ахинее что-то есть.

– Я поставлю мир на уши, – вдруг злобно пообещал Попов. – Вы все обо мне услышите. Но только услышите – видеть меня вам уже не позволят. Много чести!

– Это когда вы поставите порнуху и она всех потрясет?

– Вроде того, – засмеялся Кирилл, и в его маленьком рту показались мелкие, похожие на молочные зубы. – Знаешь, в таком фильме я бы Анжелику и снял. Дура дурой, но с душой и с телом. Такие водятся теперь только в гаремах нефтяных шейхов – два метра взбитых сливок и кое-где клубнички. Сегодня в семь все это будет мое. Завидуешь, пацан?

– Нет, – честно признался Илья.

– Врешь! Впрочем, кажется, у нас с тобой разные вкусы – у меня утонченные, а у тебя дурацкие. Вижу, ты на одну девочку из студии запал. Не одобряю: она бездарна, как палец, а внешние данные… Бледная поганочка в неурожайный год! Переспать с ней, конечно, не вопрос…

Кирилл не закончил фразы, потому что улетел в самую гущу фанерного хлама. Гигантская матрешка приняла на себя его немалый вес и, несмотря на громкий треск, весело кивнула глупой головой.

– Ты охренел, что ли, Бочков? – крикнул Кирилл, сползая вниз с матрешки и хрустя ломаными рейками и картоном.

Эту реплику на репетициях подавал обычно Гамлет-Виталик в ответ на атаки Ильи. Теперь уже режиссер Попов грозно поднимался из обломков декораций. Плечо его джинсовой синей рубашки стало грязно-коричневым от соприкосновения с новогодней избушкой.

– Я тебя сейчас просто убью, – пригрозил Кирилл.

Схватив первую попавшуюся деревяшку (это оказалась ножка стула), он ринулся на Илью.

Но Илья не зря был хозяином замка с привидениями. Да и во Дворце металлистов он уже раз двадцать успел умертвить Гамлета веником! Сейчас у него в руке было оружие куда более грозное, чем у Попова, – длинная и прочная палка, на какую хорошо крепить лопаты и грабли.

Доблестный рыцарь Альфил легко отбил сумбурную атаку режиссера. Ножка стула отлетела в сторону. Кирилл побурел лицом, оскалил зубы и кинулся искать другое оружие. Однако прежде, чем он успел это сделать, Илья своей палкой прижал его к шаткой груди матрешки, сам навалился сверху и прошипел в гипнотическое глазастое лицо:

– Извинитесь! Сию минуту! И никогда ничего не говорите о ней! И даже не смотрите в ее сторону!

Свободной ногой Кирилл попробовал двинуть противника в пах, но Илья только больно наступил режиссеру на ботинок и крепче придавил палкой. Попов прикрыл глаза крупными веками. Он бессильно засмеялся, не открывая рта.

– Фигня какая-то, – пробормотал он, вздрагивая от смеха и конфуза. – Спятили мы оба, что ли? Пусти, Бочков!

– Извинитесь!

– Извини. Беру свои слова назад. Если хочешь, я вообще твою Дульсинею выгоню из студии – делай с ней что хочешь. Ай, больно, дурак!.. Ты все-таки псих, Бочков! Тебе на Луначарку надо. Да извини, извини! Все путем! Согласен: она лучшая в мире!

Освободившись от палки Альфила, Попов встряхнулся. Затем он принялся счищать с себя приставшую труху и коричневую гуашь.

– Вот черт! Будто в дерьме валялся. Ты, Бочков, меня, честно говоря, потряс. Даже уважаю. Лаэртом будешь классным! Только иногда мозги все-таки включай, а? А главное, не растрачивай энергию попусту, из-за девок. Извини, из-за прекрасных дам – только палку убери.

– Я не хотел, – потупился Илья. – Так вышло. Вы тоже извините.

– Ладно, забудем! Ты интересный пацан. Однако, совершая очередной подвиг, шею себе как-нибудь ненароком не сломай.

Когда Илья вернулся в «Фурор», то очень удивился, не встретив там Анжелику. Он-то думал, что она ждет ответа, мечется, сгорает от нетерпения между овощным и бакалеей и слепит своей блузкой покупателей, не привыкших к ярким впечатлениям. Ничуть не бывало!

Илья взялся за работу и только к вечеру спросил Снегирева:

– Чего это, Эдуард Потапович, Анжелики нигде не видно? Послала меня в «Сибспиртосоюз» за плакатами, а мне там ничего не дали.

– Нашла кого посылать! – надменно фыркнул Снегирев. – Завтра я сам съезжу. У меня и опыт есть, и выгляжу я более стильно. Не должен я весь день ящики таскать! А Анжелика здесь маринуется, в «Фуроре» – Алим ревнует и ни на шаг ее от себя не отпускает. Часов в пять пробегала в бакалею за английским чаем, шефу заварить. Потом парочка заперлась. Да, есть занятия послаще чая!

Старик подмигнул обоими глазами и добавил:

– Давно их что-то не видно. Конечно, я его понимаю. Мне бы его деньги…

Значит, Анжелика до сих пор в «Фуроре»? Ну и пусть! Даже хорошо, что надутый Попов будет томиться в условленном месте и никого не дождется. Поделом!

Уже в десятом часу, когда «Фурор» благополучно закрылся, незнакомой спотыкающейся рысью к Илье подбежала Тамара Сергеевна. Она прошептала сыну на ухо:

– Илюшка, пошли со мной!

Ее круглое лицо было белее, чем обычно, и даже отливало синевой. Глаза совершенно не моргали.

Тамара Сергеевна потащила сына к кабинету Пичугина. У дверей, как и положено, возвышались Тазит и Леха. Они медленно жевали свою бесконечную жвачку. Телохранители явно соскучились и устали – их вид был не столько угрожающий и бравый, сколько сонный.

– Польешь, сынок, цветы в приемной и подоконник протрешь, – сказала Тамара Сергеевна таким визгливым и неестественным голосом, что Илья всерьез испугался.