Визит дамы в черном - Елена Хорватова Страница 21

— Марта, конечно, милая девушка, но что за расследование ты выдумал?

— Петя, это вовсе не выдумки. Ей угрожает опасность, а еще мой папенька покойный воспитывал меня в духе сострадания сирым и обиженным.

— С тобой невозможно говорить серьезно! Еще и папеньку покойного приплел… Я знаю, ты благородный рыцарь по натуре, но, Митя, ты ведь из нас самый способный, нужно ли рисковать своим будущим ради устранения какой-то мифической опасности, грозящей Марте?

— Петька, поверь мне, опасность не мифическая. И в конце концов, я поступил на курс университета изучать право именно для того, чтобы помогать людям, чтобы пресекать зло и утверждать добро, прости за высокопарность. Ведь суть профессии правоведа в том и состоит, чтобы насаждать закон и справедливость, согласись. И я уже сейчас могу попрактиковаться в борьбе за них. Я собрал еще не все факты, а тем более доказательства, но изложу тебе то, в чем я уже уверен — и ты поймешь, насколько дело серьезно.

В конце октября Марта получила телеграмму из Павловска: «Прохор Петрович скончался. Похороны вторник. Багровы».

«Вот и дедушки Прохора не стало. Все, кто меня любил, умирают, — с тоской думала Марта. — Похороны вторник… Отец не нашел других слов. Зачем ему нужен был этот больной несчастный старик? Похороны вторник…»

Хоронили Прохора Петровича в холодный дождливый день. В церкви, где шло отпевание, гуляли страшные сквозняки, на кладбище порывы ветра кидали дождевые струи в лица провожающим, капли текли у них по щекам, и казалось, что у гроба собрались плачущие родственники. Но плакал только старый слуга. Все остальные, включая священника, кадившего над могилой, торопились поскорее проститься с покойным, наскоро исполнив формальности, и вернуться в тепло.

Мачеха, почти не общавшаяся с Прохором Петровичем и не любившая его, надела глубокий траур, черную бархатную ротонду и густую вуаль. Почему-то она напомнила Марте ту страшную даму в черном. Платье, шляпа были совсем другого фасона, но Марта не могла отделаться от мысли, что «женщина-смерть» стоит рядом.

Поминальный обед проходил в тишине, только позвякивали столовые приборы — промокшие и замерзшие гости набросились на водку и горячие закуски. Марте не хотелось оставаться на поминки, но отец попросил ее не нарушать обычая. Она никогда не пила крепких спиртных напитков, не стала делать этого и сейчас, только пригубила рюмку «на помин души старика Почивалова». После кладбища ее сильно знобило, мокрые ботинки никак не сохли на ногах, Марте хотелось лечь в постель, но она твердо решила — в доме отца не оставаться, вернуться в Петербург.

Как только мачеха, попросив извинения у гостей, прошла к себе, Марта тоже стала прощаться. Отец проводил ее до ворот.

— А Прохор-то Петрович и вправду все состояние тебе оставил, — сказал он безразличным тоном, открывая перед Мартой калитку. — И так ловко за моей спиной ухитрился все обстряпать. После его смерти слуга вдруг откуда-то достает бумаги, по всей форме выправленные, и через мою голову передает их нотариусу… А меня в завещании дядюшка даже и не упомянул!

«Вот что так его обидело! Похороны вторник… Наследство!» — мелькнула у Марты догадка.

— Мне все равно, папа! Распоряжайтесь всем сами, — сказала она отцу.

— Распоряжусь, я ведь твой официальный опекун, дочка. Распоряжусь. Но несомненно к твоему благу, несомненно, — тон отца продолжал оставаться безразлично-холодным.

«Господи, и так все запутано, и так все сложно, — думала Марта, возвращаясь домой. — А тут еще это наследство. Отец совсем отдалится от меня теперь. Зачем дедушка обошел его в духовной?»

За спиной послышались чьи-то торопливые шаги. Марта резко обернулась.

— Митя? Ты напугал меня!

— Прости.

— Ты что здесь делаешь?

— Да просто был по делам в Павловске, иду к вокзалу, вижу — ты впереди. Ну и догнал.

— Я была на похоронах.

— Я знаю.

— Митя… ты следил за мной?

— Нет, ну что ты.

— И ты ничего мне не объяснишь и не расскажешь?

— Даю тебе слово, что скоро я все тебе объясню. Пожалуйста, потерпи немного. Я должен быть во всем уверен.

На следующее утро Марта проснулась совсем больная. Клавдия Тихоновна хлопотала около нее и собиралась уже послать за доктором, когда к делу подключилась Фиона.

— Все-таки доктора надо, — упрямо твердила Клавдия Тихоновна. — У Марточки жар, это не шутки. Хоть того немца, что в прошлый раз был, вызовем по-соседски. Он не откажет…

— Ерунда, она всего лишь простудилась вчера. Распорядитесь поставить самовар, я заварю ей травок.

— Да что твои травы? Ты не знахарка, чтоб такую болезнь лечить. За доктором надо.

Но Фиона все же приготовила отвар и принялась поить им Марту. Марте сразу стало легче. Через пару часов спал жар, перестало саднить горло, стихла тупая боль в виске. Марте казалось, что она стала легкой-легкой, невесомой и плывет куда-то среди звезд…

Клавдия Тихоновна, глядя на ее умиротворенное лицо с прилипшими ко лбу прядками, шептала: «Слава тебе, Господи, пронесло!»

Хотя жар больше не возвращался, чувствовала Марта себя как-то плохо, даже не то что плохо, а странно.

То ей казалось, что стены в комнате расширяются, становится просторно, как в бальном зале, и все заливает яркий свет, то слышались чьи-то голоса, то словно какие-то страшные образины глядели на нее со стен. Лицо Клавдии Тихоновны, сидевшей у постели, превращалось в холодное лицо Фионы, потом снова в добрую старушечью физиономию. Марта то забывалась, то в ужасе вскакивала и спрашивала:

— Что со мной?

— Ничего, ничего, Марточка, просто ты приболела, — отвечал голос Клавдии Тихоновны, пробиваясь к Марте издалека сквозь звон и непонятный шум.

Марта откидывалась на подушки и снова проваливалась в пустоту.

В очередной раз открыв глаза, Марта увидела, что в комнате она одна. На столике стояли пузырьки с аптечными ярлыками. Видимо, к ней приводили доктора, он выписал рецепт, и лекарство уже успели заказать в аптеке… Марта ничего не помнила, ни о визите врача, ни о том, сколько дней она болеет.

«Мне плохо, мне очень плохо! Но ведь ничего не болит, почему мне так плохо? Как все странно», — думала Марта, и вдруг в ее ушах зазвучал голос Мити, зазвучал так явно, словно тот стоял в изголовье постели: «Я говорю серьезно. Дай мне слово, что если что-то тебя насторожит, хоть что-то напугает, просто покажется странным, ты сразу, слышишь, сразу же обратишься за помощью ко мне».

— К Мите, мне нужно к Мите!

Марта с трудом поднялась, натянула на себя первое попавшееся платье, машинально сжала в руке свои сумочку и перчатки, схватила в передней пальто, шляпку и тихо выскользнула за дверь. Швейцар, дремавший у входа, не заметил, как она вышла из дома.