Палач. Книга 1 - Александр Ачлей Страница 21

Работал он всегда один, из помощников у него были только компьютер и средства связи. С заказчиками никогда лично не встречался, получая работу через интернет, а гонорары — в виде безналичных перечислений на подставные фирмы в различных странах мира. Он никогда не щеголял богатством и всегда с ухмылкой наблюдал за потугами тех людей, для которых внешний лоск был важнее всего. Он хорошо одевался, ездил на хорошей машине, питался в хороших ресторанах. У него была хорошая квартира и неплохой загородный дом. Его дети от трех предыдущих браков, две девочки и мальчик, были устроены и неплохо обеспечены. Но он никогда не старался выделиться, что только прибавляло ему авторитета и уважения со стороны окружающих. В принципе он всего уже добился, и пора было, наверное, уходить на покой. Но он чувствовал, что не сделал еще чего-то главного. И это его удерживало.

Он встал и прошел в кабинет, где его мерцанием экрана поприветствовал ноутбук, надежный друг последних нескольких лет. Введя пароль и вызвав папку с данными на Артемьева, он в очередной раз углубился в изучение собранных материалов.

— Динчик! Я пошла! — крикнула Лана из коридора, не пытаясь даже зайти в кабинет, так как знала, что посторонним вход туда строжайше запрещен.

— Зая, я тебя сейчас провожу. — Он нехотя оторвался от работы и вышел в прихожую.

— На, возьми на дорогу. — Он протянул ей конверт, в котором лежали три тысячи евро.

— Ну вот, ты опять!!! — Несмотря на то, что брать для нее деньги с клиентов было делом абсолютно привычным, получая их от Дина, она всякий раз краснела и смущалась. — Ты же знаешь, как я не люблю этого. — Она пыталась изобразить обиду.

— Да ладно тебе, не парься по этому поводу. Я же тебе не за свидание даю и не за работу. Просто я твой друг, а друзьям принято оказывать помощь. Вот я тебе и помогаю. Тем более что у тебя сейчас расходов будет уйма: маму перевезти из Владивостока сюда — не дешевое удовольствие. Я же тебе искренне хочу помочь. Да и отдаю не последнее, — Дин притянул ее к себе и чмокнул в щеку.

— Все-таки ты самый лучший на свете любовник, и не только в постели. Ты — добрый. И так все можешь сделать, что я не чувствую себя дрянью и шлюхой. — Она обхватила руками его голову и нежно поцеловала в губы. — Я мечтаю быть твоей женой, заботиться о тебе, помогать. Но ты этого не хочешь, — скорее спросила, чем констатировала факт Лана.

— Я был три раза женат. И полностью разочаровался в институте брака. И хотя ты — совершенно уникальная женщина, самая красивая и лучшая на свете, — при этих словах она буквально засветилась, — все-таки я не хочу рисковать. — Он повернул ключ в двери и слегка подтолкнул к ней Лану.

— Все, все, все! Понимаю, что надо бежать. Я тебя люблю, просто обожаю! Звони! — Она стремительно выскочила из квартиры, напоследок одарив его лучезарной улыбкой.

Он закрыл дверь, какое-то время постоял возле нее, затем развернулся и направился в кабинет. С экрана компьютера на него смотрело лицо человека средних лет, достаточно выразительное, но без каких-либо зацепок: ни шрамов, ни ярких дефектов, ни каких-то выдающихся особенностей. Правда, были глаза, выразительные и добрые.

— Парень-то, судя по всему, неплохой, только… — Дин в который раз вглядывался в фотографию, пытаясь отыскать хоть какой-то дополнительный штрих, который поможет выйти на Артемьева.

Итак, что о нем известно? Он вернулся в Москву из Питера. Ехал фирменным поездом, в вагоне СВ (ошибки быть не могло, так как проводник опознал его по фотографии). Его соседом по купе был некий Тауберг Александр Николаевич, человек не очень заметный, но достаточно известный в определенных кругах, прежде всего благодаря своим политическим взглядам. Русский патриот, он явно состоял в каких-то тайных обществах по возрождению России. Во всяком случае, среди людей, с которыми он входил в контакт, был известный публицист Евгений Труваров, автор нашумевших книг на тему национальных особенностей русской психологии и не менее скандальной книги «Почему распалась Россия». Эту книгу, совсем недавно изданную, уже запретили к продаже в Московии, в Кавказском халифате и в Казанском ханстве, но Дин сумел все-таки достать один экземпляр. Он с интересом прочитал ее. Многое, о чем писал автор, было созвучно его видению ситуации. В частности, это касалось выводов автора относительно причин развала сначала СССР, а потом и России, и той роли, какую в этом сыграла российская элита эпохи Великого передела. И хотя он с годами стал человеком весьма циничным, все-таки щемящая боль по поводу случившегося не проходила.

Да и как она могла пройти, если он был истинным сыном своего времени, человеком, реально считавшим себя частичкой «новой исторической общности людей — советского народа»?! Он родился в обычной семье, в Махачкале. Его отец был дагестанцем, а мать азербайджанкой. Бабушка при этом считалась русской, хотя вся ее тбилисская родня носила звучную еврейскую фамилию. Его дед по материнской линии был выходцем из Ирана, причем шиитом, свято соблюдавшим ашуру и принимавшим участие в обрядах «шахсей-вахсей», что только добавляло экзотики в и так не простое происхождение Дина. Отец занимался наукой и со временем стал крупным ученым, мать работала учительницей. В семье разговаривали на русском языке, который был языком общения для всех дагестанцев (иначе как бы они друг друга понимали?). Дома никогда не говорили плохо ни об одном народе, а бабушка великолепно готовила блюда практически всех национальных кухонь. В школе его лучшими друзьями были русский Колесик, аварец Гамзат и еврей Соломон, который даже чем-то на него походил. Во всяком случае, Дин как-то раз летал в Сухуми к девушке на свидание по его паспорту, так как с военным билетом шансов попасть в самолет у него не было. По возвращении Олег (Соломон была его кличка, от фамилии Соломонник) спросил: «Ну и каково тебе показалось целую неделю быть евреем?»

Во время учебы в Москве он тоже не чувствовал себя инородцем, так как русский язык давно стал для него родным, на нем он думал и видел сны, да и отношение к национальной розни в СССР было непримиримым. И хотя на бытовом уровне инциденты случались (один раз его назвали «черножопым», за что пришлось дать в зубы обидчику), в основном все были братьями и друзьями, а выходцы из кавказских и закавказских республик вообще считали себя чуть ли не односельчанами. Правда, на последнем курсе ему все-таки пришлось столкнуться с несправедливостью: девушка, с которой он встречался, была внучкой высокопоставленного военного начальника, а ее бабушка оказалась ярой националисткой. Узнав, что избранник ее Шурочки не русский, она закатила скандал, направила в институт эмиссара. Дина вызвали на ковер, запретили встречаться с этой девочкой, а получив отказ (он всегда был гордым), засадили его на гауптвахту, пытались лишить диплома с отличием и помешать вступлению в партию. Но, слава Богу, тогда еще был хоть какой-то порядок! Против маразмирующих начальников восстали преподаватели, которые все-таки добились для Дина заслуженного им диплома, а партийные органы (не все там были сволочи, ой, не все!) сорвали планы руководства помешать Дину вступить в ряды КПСС. Нервы потрепали, конечно, но вся эта история с преследованием на национальной почве была все-таки скорее исключением из правил, чем закономерностью. Поэтому, когда вот так, в одночасье, вдруг распался Союз, Дин воспринял это как личную трагедию, тем более, что в Азербайджане осталась практически вся его родня. Но тогда он был молод, полон сил и возвышенных устремлений, ему хотелось как-то заявить о себе, показать себя с лучшей стороны. С годами пыл поубавился, а взгляд на происходящие в России процессы становился все более и более скептическим. Уже к середине 90-х стало абсолютно понятно, что Великий Передел начинался для личного обогащения участников процесса, что развал СССР неизбежен и разрушение целостности самой России вполне реально.