Дело Черных дервишей - АНОНИМYС Страница 21

Он сделал два больших скользящих шага к Веретенникову, слегка шлепнул его по боку и мгновенно отступил назад. Теперь в руках его был комиссарский наган.

– Вы что? – ошеломленно спросил комиссар, растерянно ощупывая пустую кобуру. – Вы с ума сошли? Что вы делаете?

– Это я так – во избежание эксцессов, – объяснил ему Загорский. – Мой помощник, видите ли, очень нервничает, если в его присутствии начинают палить из огнестрельного оружия.

Веретенников невольно глянул на Ганцзалина, который оскалился в весь рот.

– Да при чем тут ваш помощник? Верните оружие! – вскричал Веретенников и сделал шаг навстречу Загорскому, однако замер, как вкопанный, увидев направленный на него револьвер.

– Я прошу вас держать себя в руках, – строго сказал Нестор Васильевич, – во избежание печальных недоразумений. Я верну вам оружие сразу после того, как вы ответите на мои вопросы.

– Да какие еще вопросы, черт бы вас побрал?! – нервы у Веретенникова сдали, он глядел на Загорского с яростью и страхом.

– Присядьте, – сказал Загорский, – и я тоже сяду. Ей-богу, нам так будет легче разговаривать.

Веретенников хотел было сказать какую-то грубость, но удержался и сел на скамью. Узкое лицо его при этом сделалось чрезвычайно неприязненным. Сел и Загорский, лишь Ганцзалин по-прежнему маячил, словно привидение, у выхода из вагона.

– Уважаемый Анатолий Борисович, – сказал Загорский внушительно, – позвольте сказать для начала, что я вам не враг. Я, если можно так выразиться, сам из бывших и борьбу вашу с советской властью понять вполне способен.

– Что за чушь, какая еще борьба? – перебил его Веретенников. – За кого вы меня принимаете?

– Мы вас принимаем за человека, который организовал похищение великой мусульманской святыни…

– Вы про Коран? Но при чем тут я? И зачем бы мне это было нужно?

Загорский несколько секунд молча смотрел на него, а потом спросил, словно в кость ударил.

– А зачем вам надо было принимать ислам?

Щека у собеседника дернулась. О чем речь, какой еще ислам? С чего товарищ Загорский взял, что Веретенников принял ислам? Он комиссар, коммунист, он атеист, в конце-то концов.

Нестор Васильевич не возражал: Действительно, люди типа Веретенникова обычно не верят ни в бога, ни в черта. Однако же бывают и исключения.

– Сначала я думал, что вы приняли ислам, когда попали к басмачам, чтобы спасти жизнь. Но потом понял, что это не так. Вероятно, выбор ваш был искренним и сознательным. Есть люди, которые горят идеей. Идеи Пророка воспламенили и вас, и вы из лагеря атеистов перешли в ислам. У вас на теле даже остались следы этого перехода – на самой интимной его части.

Комиссар инстинктивно сложил руки на животе, прикрывая ту самую интимную часть, о которой говорил Загорский.

– Признаюсь, этого я не знал точно, это было мое предположение. Когда вы отказались идти с нами в баню, подозрения мои укрепились. Теперь же я совершенно в этом уверен.

– Да если бы даже и так, – зло проворчал Веретенников, – даже если бы на самом деле так – какое вам дело до моей веры и моего неверия?

– Никакого, – отвечал Загорский, не сводя глаз с веретенниковского лица, – я равно уважаю и веру и отсутствие таковой. В том случае, конечно, если и то, и другое искренне и бескорыстно. Просто переход в ислам кое-что объясняет в вашем последующем поведении. Ваша официальная биография говорит о том, что вы попали в плен к Мадамин-беку, однако умалчивает о ваших связях со знаменитым курбаши Амáн-Палвáном. И если Мадамин-бек пошел на мировую с советскими властями, то Аман-Палван решил вести борьбу до победного конца. И в самом деле, что ему терять – ведь героев газавáта после смерти ждет рай с большеокими гуриями.

Комиссар слушал Нестора Васильевича, уперев взгляд в пол. Потом, не поднимая глаз, неприязненно выговорил:

– К чему вы все это мне рассказываете?

– К тому, что у меня есть все основания полагать, что вы были советником Аман-Палвана. Вы вошли в сговор с басмачами и решили выкрасть драгоценную для всех мусульман святыню – Коран Усмана.

Веретенников неожиданно засмеялся. Смех у него был скрипучий, деланный и чрезвычайно неприятный.

– Что вас так насмешило? – терпеливо осведомился Нестор Васильевич.

– Очень милая теория, – отвечал комиссар, – однако ни к черту не годится.

– Почему же?

– Потому что Аман-Палван еще в мае сего года был пойман и предан суду.

Несколько секунд Загорский сидел с озадаченным видом. Потом заговорил. Он в самом деле не знал этого. Однако пленение Аман-Палвана ничего не отменяет, остались ведь и другие курбаши, которых мог интересовать Коран Усмана.

– Вы не знаете басмачей, – устало сказал Веретенников. – Это грубые, дикие, невежественные люди, большинство из них неграмотны. Зачем им Коран Усмана?

– Затем что он имеет свою цену на рынке, – отвечал Загорский. – И цена эта исчисляется миллионами. Его могли украсть как святыню, а могли – как товар. Так или иначе, для меня совершенно очевидно ваше участие в исчезновении священной книги. И если понадобится, я это участие докажу, причем весьма убедительно.

– Делайте, что хотите, – Веретенников с безразличным видом заложил ногу на ногу и откинулся на спинку скамьи. – Ищите, копайте, доказывайте – я ни в чем не виноват и ни в чем не признаюсь.

Воцарилась долгая пауза, в течение которой противники разглядывали друг друга: Загорский внимательно, Веретенников с легкой насмешкой.

– Вы слишком рано ставите на себе крест – уж простите за неудачный каламбур, – заметил Нестор Васильевич. – Я, кажется, сказал вам, что не испытываю никаких симпатий к большевикам. Меня даже нельзя отнести по убеждениям к демократам, я знаю цену и пролетариям, и тем самым широким народным массам, ради которых, по уверениям большевиков, совершен был Октябрьский переворот. Однако у меня есть свои взгляды и убеждения. И я полагаю, что Коран Усмана как религиозная святыня должен принадлежать народу, а не какому-нибудь турецкому или кашгарскому толстосуму, который решил пополнить им свою коллекцию. И если вы поможете мне вернуть книгу, то я обещаю не выдавать вас советской власти.

– Вы обещаете… – усмехнулся Веретенников. – Что вы можете обещать? И почему я должен верить вашим обещаниям? Что если это просто хитрая ловушка, чтобы заставить меня признаться в том, чего я не делал?

– Я даю вам слово дворянина, – начал было Загорский, но Веретенников разразился обидным смехом.

– Слово дворянина, – повторил он, – не смешите меня. Кто сейчас верит слову дворянина? Царизм свергнут, аристократия кончилась, дворян больше нет. Следовательно, грош цена их словам.

Нестор Васильевич ненадолго задумался.

– Что ж, если вы не верите слову дворянина, поверьте просто слову человека, который не запятнал себя никаким бесчестьем. В конце концов, чем вы рискуете? С вами или без вас, я все равно отыщу священную реликвию.