Завещание поручика Зайончковского - Мариэтта Чудакова Страница 20

– Уважаемый господин генерал-лейтенант, вы отправили мою дочь в Сибирь на своей машине. Я узнал, что ей грозит смертельная опасность. Сам я сижу в Мексике, занимаюсь, знаете ли, наукой… Выручайте ее!

Может так сказать один мужчина другому. И поймут ли его?

Конечно, для генерала, потерявшего старшего сына во время первой чеченской войны, слова «смертельная опасность» были, в отличие от людей штатских, словами будничными. Это Осинкин понимал. А потом – можно ли вообще чем-то стесняться, когда речь идет о жизни дочери?..

И все же. Не так просто было Александру Осинкину выбрать форму разговора и способ действий. Да и нельзя сказать, что он сумел привести себя в то хладнокровное состояние, в каком только и могут приниматься правильные решения. Если во время неторопливого рассказа Флауэрса Осинкин вообще перестал чувствовать, жарко на улице или холодно, то теперь его несколько раз бросало – совершенно непривычное ощущение! – то в жар, то в холод.

Так или иначе, начать он решил со звонка сыну генерал-лейтенанта Диме Шусту. Поскольку знал его как юношу разумного, вдумчивого и к тому же с девяти лет и до сего времени, по наблюдениям Марии и Александра Осинкиных, влюбленного в их дочь. И, что сейчас было особенно важно, преданного ей. Эти два качества – влюбленность и преданность – совсем не всегда, как любому известно, даются в одном наборе.

* * *

После звонка Жениного отца Дима некоторое время – не больше, впрочем, минуты, – сидел в своей московской квартире совершенно неподвижно. Что называется, застыл. После услышанного он испытывал странное ощущение. Как будто вдруг все-все, что он видел из своего окна, покрылось легоньким слоем серого пепла. И вещи в квартире тоже одномоментно слегка выцвели.

Никогда он ничего такого раньше не испытывал и даже не поверил бы, что такое бывает.

Встряхнулся, сбросил с себя оцепенение и стал обдумывать план действий.

В первую очередь – еще не по плану, а скорее по наитию – Дима позвонил Фурсику. Все-таки именно его Женя оставила Главным Координатором, и хотя бы поэтому надо было ввести его в курс – так, кажется, говорят в суде – новых вскрывшихся обстоятельств.

И позвонил не зря.

Степенный, обстоятельный Фурсик тут же рассказал ему во всех необходимых деталях, как совсем недавно один бездомный нашел на помойке красивую папку – шоколадного цвета, под кожу, с золотыми уголками. И отдал ее ему, Фурсику. А почему именно ему – потому что Фурсикова прабаба подкармливала этого бездомного. А называть его бомжом она Фурсику запретила, потому что – «Нечего милицейские клички в дом тащить!».

Действительно, «бомж» – это же сокращенное «без определенного места жительства». И в этом смысле – прабаба была права – такое слово годится скорее для милицейского протокола, чем для обычного разговора одних людей про других.

А в папке этой обнаружился оборванный листок бумаги с компьютерным текстом по-английски. И в нем был указан адрес Жени Осинкиной – это даже Фурсик разобрал, хотя по английскому у него в школе был твердый трояк. А когда он оттащил эту бумагу Ване Бессонову, тот вместе со своей мачехой быстро установил, что документ представляет собой ответ на чей-то запрос о месте жительства Евгении Осинкиной… То есть копию ответа, который, несомненно, был послан тому, кто так пристально интересовался Женей.

В своей тетрадке, озаглавленной «Операция “Потьма”», Фурсик нашел и пересказал Диме краткую запись Жениного рассказа про найденную ею нечаянно в подземном переходе свою фотографию – скадрированную из общей фотографии их 4 «Б» класса. И еще – краткое упоминание в коротких деловых разговорах с Женей по мобильнику о том, что, кажется, кто-то ее преследует по дорогам Урала и Сибири.

– А «Тойоту-Лексус» она не упоминала? – спросил Дима.

– Вот именно упоминала! Такой вроде как черный джип…

Глава 18Луораветлане и кое-что про русский язык

Когда Степка решил делать свой музей, друзья его родителей купили ему в Москве детскую книжку про Валленберга – писателя Аландера, перевод со шведского.

Почему-то у них на Алтае таких книг не найти. Говорят, что книготорговцы возят по стране только книги, вышедшие тиражом не меньше пятидесяти тысяч экземпляров. Некоторые говорят даже – ста тысяч. А что выходит таким тиражом? Детективы и все такое, что один раз прочитаешь – и можно книжку вообще выбрасывать.

Получается – вот, пожалуйста, такую бросовую литературу покупайте на здоровье в любом далеком краю.

А то, что прочитаешь и поставишь бережно на полку, потому что понял, что еще захочется в руки взять и, может, не раз, – вот это только для москвичей да еще для ребят из Питера. Почему так, а? Что, в России в других городах и областях умных ребят вообще, что ли, нет?!

В книжке Аландера Степка прочитал, что отец Рауля умер еще до рождения сына. И Рауль в четыре года иногда плакал оттого, что у него нет папы. Но уже тогда у мальчика формировался твердый характер: «Мы все равно не будем грустить, – говорил он через минуту, вытирая слезы. На прогулках он собирал цветы, чтобы поставить их в вазу перед фотографией отца». Зато у него был любящий дедушка, и он часто писал внуку – из Китая и Японии. «Это было чудесно: Рауль сидел у мамы на коленях, и она громко читала ему вслух – каждое письмо по два раза. В такие минуты мальчику казалось, что у него все-таки есть папа».

Рауль был правнуком крупного и очень известного шведского финансиста Андре Оскара Валленберга. Этот человек, во-первых, основал Стокгольмский банк (существующий и сегодня), а во-вторых – у него было двадцать детей.

Правда, банковским делом интересовался только один из них, как раз дедушка Рауля – Густав, заменивший ему отца. Дед хотел, чтобы внук учился в Америке. Хотя в Стокгольме – столице, как вы понимаете, Швеции – было весьма неплохое техническое образование, дед говорил вот что: «…В Америке ты научишься и кое-чему еще: вере в будущее, в то, что все зависит от тебя. Мой отец никогда бы не стал успешным банкиром, если бы не научился в Америке добиваться цели. …В Швеции самое важное – кто у тебя родители. Все идет по проторенной дорожке… А в Америке важно то, что человек сам делает со своей жизнью».

Рауль закончил в Америке университет, вернулся в Стокгольм, стал работать в Голландском банке. Но был крайне недоволен своей службой. «Я не банкир, – писал он дедушке. – Думаю, мне больше подошло бы трудиться ради благой цели, нежели сидеть в конторе и говорить людям: “Нет!”».

Он сам не знал, что в этих словах угадал свое будущее, да еще как. Трудиться ради «благой цели»… Оказалось – не просто благой, а самой благой. То есть самой доброй и прекрасной, какая только может быть на свете.

Дело в том, что как раз в те годы, когда Рауль кончил университет, в Германии пришел к власти Гитлер. Если кто не знает или учил, да забыл – это было в 1933 году. Главными врагами Германии Гитлер сразу объявил евреев. А они, между прочим, жили в Германии почти так же долго, как немцы, и ничем в общем-то давно от них не отличались. Даже по фамилиям их было невозможно отличить. Среди евреев были замечательные музыканты, ученые – например, Эйнштейн, создавший, как любой знает, теорию относительности, – врачи. И, конечно, в Германии полно было семей, где папа еврей, а мама – немка, или наоборот. А Гитлер первое, что сделал, – запретил евреям вступать в брак с немцами.