Змеиное гнездо - Томас Гиффорд Страница 20

Ларкспур первым прошел по коридору и вверх по лестнице, время от времени кивая кому-нибудь и бормоча приветствия. Теперь по коридору, застеленному ковром. На светлых, как сливки, стенах картины славных и кровопролитных сражений, бросающихся в атаку храбрецов. Охрана сливалась с мебелью, с пальмами в горшках. За стенами чуть слышно гудели кондиционеры. Кабинет слева был отгорожен канатом, сквозь открытую дверь виднелся большой стол, один из стульев за которым был выше и равнее других. [4]Ларкспур остановился перед дверью, ведущей в Овальный кабинет.

– Я всегда, прежде чем войти, проверяю, застегнута ли ширинка, – улыбнулся он Дрискиллу. – Как-то вошел с расстегнутой молнией, так что из нее торчал ярлычок прачечной с подола рубашки. Миссис Колфакс – она тогда была представителем в ООН – конечно, оказалась слишком любезна, чтобы заметить, но с Чарли, я думал, случится припадок пляски святого Витта.

Обернувшись, он заговорил с охранником. Их имена внесли в книгу, которую президент именовал «Книгой мертвых», и охранник, шагнув вперед, распахнул дверь. Президент сидел на углу большого темного стола, за которым некогда сиживал Тедди Рузвельт. Рукава рубашки закатаны до локтя. Он выбрался из-за стола и пошел навстречу Дрискиллу с протянутой рукой, и, если не слишком присматриваться, можно было принять его за парнишку, игравшего в футбол в школе Нотр-Дам еще в те времена, когда изобретали колесо, а мячом служил надутый свиной пузырь. В светлых волосах появилась седина, перед последней предвыборной атакой их придется покрасить. В уголках губ и глаз птичьими лапками расходились морщины. Он всегда оставался загорелым: зимой лыжи, летом гольф. Рост шесть футов два дюйма, вес около двухсот тридцати фунтов, и выглядит так, будто запросто отколошматит любого в этом здании, даже если ему одну руку привязать за спину. Под брюками он носил эластичный наколенник – просто на случай, если скажется наследство футбольных сражений. Он не желал стать причиной биржевой паники, упав перед объективами камер из-за давнего перелома.

– Спасибо, что приехал, Бен. – На историческом столе зазвонил телефон, и Боннер, обернувшись, схватил трубку. – Что там, черт возьми? – С минуту он слушал. – Хорошо, хорошо. Но о пострадавших американцах сообщайте каждый час. – Он взглянул на часы. – Потом, потом. Хорошо. – Бросил трубку на рычаг. – Бен, ты сам понимаешь, что сегодня возглавляешь список, но положение в Мексике… К тому же через пару минут назначен ежедневный разбор хода кампании, и вас обоих я прошу остаться здесь. Я на вас рассчитываю. Только пока не вдавайся в дело с Саммерхэйзом. Маку и Эллен я сообщу попозже. – В дверь постучали. Лично открывая дверь, Чарли Боннер добавил: – Подожди, сейчас услышишь…

Боб Макдермотт знал Чарли и работал с ним еще с Вермонта, когда его маленькое, но напористое агентство вело дела семейного банка Боннеров, основанного в шестидесятых годах девятнадцатого века прапрадедом президента. Когда Чарли пробился в Конгресс, потом стал губернатором Вермонта и наконец президентом, Макдермотт так и остался при нем. Между ними возникла естественная привязанность, более или менее пережившая возвышение Чарльза Боннера до президентского кресла. Сейчас Бена, вставшего, чтобы пожать Макдермотту руку, поразили мешки под глазами и усталость, прорывавшаяся в голосе. Макдермотт всегда стремился поддерживать оптимистическое впечатление, будто он владеет ходом событий и наслаждается каждой минутой жизни. Сейчас личина сползла с него. Седые волосы падали на лоб, и веснушки на носу уже не делали его похожим на мальчишку. Смотрел он сердито.

– Бен, рад тебя видеть. Надеюсь, с тобой сюда проникнет луч света.

– Не надейся, – сказал Дрискилл.

Макдермотт машинально улыбнулся, но души в его улыбке не было.

– Мы так давно уже не слышали ничего хорошего, что я не узнаю добрую весть, даже если она укусит меня пониже пояса. – Глаза у него от недосыпа подернулись красными жилками. На нем были серые мягкие брюки, синий блейзер, голубая рубашка, повязанный на шее темно-красный фуляровый платок и черные туфли, начищенные до такого блеска, что напоминали лакированную кожу. Не прилагая рук, Белый дом демонстрировал коллекцию самых блестящих в обозримой вселенной туфель, превосходивших блеском даже ботинки сотрудников фирмы «Баскомб, Лафкин и Саммерхэйз», к которым чистильщик каждое утро являлся прямо на рабочее место, чтобы навести необходимый глянец.

– Это наш последний военный совет перед завтрашним отъездом Эллен. Она вернется в Вашингтон только после партийного съезда. Нас всех ждет Бостон. – Лицо Макдермотта всегда оставалось гладким, а одежда – свежей, как маргаритка, пускай сам он вымотался до изнеможения. Единственным изъяном мог считаться легкий душок сигаретного дыма, который он принес с собой вместе с ароматом одеколона. И в голосе тоже слышалась отчетливая хрипотца старого курильщика. Он был компанейским парнем, любителем долгих дружеских попоек, и, когда мог, отдавал должное порции солодового или рюмочке бурбона, любил и покер, причем блефовать умел так, что вы рисковали остаться без последних штанов.

С Макдермоттом пришла Эллен Торн. Она обучалась политическим стратегиям в Стэнфорде и Гарварде, стала обозревателем, консультантом лобби и наконец наемницей на службе у претендентов на выборные посты. Она составила себе имя на веренице оглушительных побед своих клиентов, в том числе трех сенаторов, которым, казалось, грозил верный провал, и одного губернатора, вышедшего на передний план совершенно неожиданно. В команду Чарльза Боннера она вошла, когда он в последний раз баллотировался на губернаторский пост, и она же сыграла ключевую роль в его победе над республиканским претендентом на президентство – Шерманом Тейлором. Эллен, возможно единственная из присутствующих, обладала безрассудной страстью к политической борьбе, инстинктом убийцы. Все ее противники в один голос утверждали, что она – не джентльмен. Стройная женщина лет под сорок с короткими черными волосами, пронзительными черными глазами и завлекательной кривоватой усмешкой. Очки в черепаховой оправе придавали ей важный вид. Красный костюм, в котором она явилась сегодня, нес на себе воспоминание о «Шанель».

В паузе, пока все рассаживались за президентским столом, Эллери Ларкспур успел переговорить с Эллен. Дневной свет за высокими окнами померк. Кажется, снова начинался дождь, исхлеставший Восточное побережье. Эллен имела репутацию человека, не боящегося дурных новостей. Ларкспур – другое дело, он был врачевателем духа, умел в любом положении увидеть луч надежды. Он полагал, что если гонцу угодно подставлять шею, принося дурные вести, то его – Эллери Ларкспура – обязанностью было увидеть вещи в ином свете. В данный момент Ларкспур без тени сомнений убеждал Эллен быть умереннее в выражениях.

– В кандидате следует поддерживать надежду, – говаривал он, – а не то он уплывет из рук и уже не вернется. Они склонны отчаиваться. Их самомнение слишком велико и слишком ненадежно, каждую минуту готово умереть у вас на руках.

Между тем Эллен Торн полагала, что имеет дело с большими мальчиками, которым пора уже научиться глотать не только сладкое, но и горькое. Дрискиллу хотелось держаться подальше от обсуждения кампании. Уговоры Чарли на него не действовали. Окна уже заливали дождевые струи, отдаленно прогремел гром, и в бледном небе сверкнула молния.