Неаполитанская кошка - Анна Дубчак Страница 2

Я с удовольствием готовила Алексу, в нашей квартире всегда было чисто (для этого мы оборудовали ее умной техникой, которая мне во всем помогала), и мы жили душа в душу.

Так как смеялся Алекс, не смеялся никто — заразительно, мило. Он жил как-то легко, радовался разным мелочам, как ребенок, был нежен и заботлив, да что там — он был просто замечательным человеком и любящим мужем! А сколько всего он знал! До сих пор не пойму, что он-то, такая умница, ходячая энциклопедия, нашел во мне, простой медицинской сестре, пусть и из хирургии.

Хотя, быть может, его сразила наповал моя забота, которую я оказывала ему в послеоперационный период в больнице, где ему вырезали желчный пузырь.

Конечно, мне по штату положено было заниматься своими делами в операционной и уж никак не ухаживать за больными и уж тем более не учить их ходить после операции.

Но видимо, я все-таки, влюбилась в него, иначе как объяснить, что когда увидела его первый раз, когда его только привезли с приступом (операцию, слава богу, делали не мы с Леней Брюхановым, нашим хирургом), то сразу почему-то подумала, что вот этот мужчина наверняка никогда не кричит на свою жену, не устраивает ей скандалы (как это было в моем первом браке с одноклассником и психом-неудачником Димой, который только и знал, что устраивал мне выволочки из-за денег, которые, по его мнению, я тратила налево и направо)…

Не знаю, почему я так подумала, ведь я видела только, как он лежит в приемном отделении, длинный, худой, в голубых джинсах и белых носках, и кажется таким беззащитным и брошенным.

Однако, даже корчась от боли, Алекс умудрялся шутить с лежащим рядом с ним на кушетке страдающим от несварения желудка стариком, рассказывал ему анекдоты. Чем-то он привлек мое внимание.

Должно быть, я смогла как-то прочувствовать его, понять, что он за человек. Да и лицо его было красивым, немного вытянутым, с крупным, красивой формы, носом, тонкими губами и впалыми щеками. И глаза, немного выпуклые, прикрытые тяжелыми веками, почти черного цвета и умные. Да-да, умные глаза с проникновенным, внимательным взглядом. Волосы почти седые, коротко стриженные.

Я знала, что его будут готовить к операции, потому как желчный пузырь его был набит камнями, и что оперировать будет наша прекрасная Лара Трофимова, моя подруга.

Я проследила за всем, что происходило с Алексом в больнице, была в курсе, как прошла операция, как он себя чувствует, и как бы случайно выяснила, что он не женат.

Возможно, появись в его палате такая же интеллигентного вида женщина, жена, я ограничилась бы лишь наблюдением за пациентом дистанционно, но поскольку к нему приходил только примерно такого же возраста, как и он, мужчина, не то брат, не то друг, я решила немного поухаживать за ним…

Так мы познакомились, подружились, и мне было абсолютно все равно, что болтают за моей спиной медсестры и врачи.

У нас с Алексом случился роман, и наш главврач, Гольдман Михаил Евгеньевич, который давно уже добивался меня, был просто в бешенстве.

Он несколько раз вызывал меня к себе в кабинет, чтобы сделать внушение, мол, не нужен тебе этот «физик-ботаник», что стыдно, Зоя, крутить любовь на рабочем месте. Пытался убедить меня в том, что если я буду к нему, к Гольдману, благосклонна, то мне и вовсе не придется работать и что я смогу спокойно сидеть дома и смотреть сериалы (некоторые мужчины всерьез считают, что для женщины это и есть настоящее счастье).

Словом, нес такую пургу, что мне было за него даже стыдно.

Возможно, он действительно был в меня влюблен и таким вот дурацким способом выражал эту свою любовь, или же я просто оставалась той единственной, не помеченной им как самцом особой женского пола, добиться которую было для него делом чести (это как опытному охотнику пристрелить последнего в лесу оленя).

Много лет прошло, целых семь, как Алекса не стало, и я, понятное дело, как-то научилась жить одна. Любовники — не в счет. Их было всего трое, и все женатые, однако — я никогда в жизни не подпустила бы к себе Мишу Гольдмана. Даже если бы он развелся со своей женой и ограничивался бы выходными, чтобы посвятить их дочкам, — все равно.

Гольдман был свидетелем нашей с Алексом любви, и иногда, когда, уже вдовствующую, он навещал меня, то я начинала подозревать именно его в смерти моего мужа.

Откуда было у меня это чувство — сама не знаю.

Но как-то уж сразу, чуть ли не на следующий день после похорон (хоронили пустой гроб) он навестил меня первый раз, привез денег, вина, сказал, что готов заполнить пустоту в моем сердце. Однако что-то подсказывало мне, что истинной его целью является заполнить пустоту рядом со мной в кровати, занять место Алекса.

В тот день, когда распустилась моя роза «императрица Фарах», я с самого утра нервничала в ожидании звонка Гольдмана, так не хотела, чтобы он звонил и задавал свои дурацкие вопросы, мол, как ты поживаешь, не нужно ли тебе чего.

Думаю, к тому времени я уже была вполне готова к тому, чтобы бросить ему в лицо обвинение в убийстве Алекса.

Четкого плана у меня не было, поскольку не было никаких улик и тем более доказательств. Понятно же, что одной интуицией здесь было не обойтись. Да и в чем я могла его упрекнуть? В том, что он реально заботится обо мне?

Конечно, было и еще кое-что, что могло бы послужить доказательством его вины, да только и здесь все было непросто.

Деньги, которые подбрасывали мне в мой почтовый ящик, могли быть восприняты мной как мощные извинения за смерть мужа. Но как доказать, что их приносил Михаил?

К тому же помимо этих подношений, откупных, были еще и реальные, в конвертах, деньги, которые Миша приносил вполне легально, и когда я отказывалась их принимать, оставлял их на пороге моего дома.

Вот и спрашивается, если Миша и без того приносил мне деньги (на бедность, надо полагать), то зачем бы ему было подкидывать значительные суммы еще и в почтовый ящик.

Словом, после смерти мужа я уж точно не бедствовала, и любые мои попытки отказаться от Мишиной благотворительности грозили обернуться скандальным выбрасыванием конверта за ворота, прямо на дорогу!

Пару раз Миша уже бросался к воротам, готовый в сердцах вышвырнуть деньги на ветер.

Этого я точно не могла допустить.

Во мне тогда сразу же просыпалась вполне себе реальная, здравомыслящая Зоя, которая, пораскинув мозгами, понимала, что с помощью этих денег она сможет облагодетельствовать кого-то конкретного, помочь реальным остро нуждающимся людям, да тем же проблемным подругам-разведенкам, пострадавших от мужского коварства.

Вот так я и жила, сонно и тихо, держа на коротком поводке (и ничего не обещая) своего бывшего шефа и тайно от него встречаясь с другими мужчинами.

Однако свидания эти никогда не приносили мне радости.

Распрощавшись с очередным любовником и вернувшись со свидания домой, я всегда испытывала странное чувство, смесь вины и какой-то вселенской досады от того, что встречи носили скорее гигиенический характер, чем любовный.