Прокурорская крыша - Николай Старинщиков Страница 19

И показала, куда нужно пройти.

Лушников двинулся вдоль коридора. Гирин с теткой за ним. Вошли внутрь. Человек лет тридцати, мужского пола, что-то быстро писал. Лишь кивнул, даже не взглянув на вошедших. Затем закончил писать.

– Извините. Прошу садиться…

– Скажите…

Лушников протянул ему горсть таблеток. Врач уставился на них, словно это был цианистый калий, и ему предлагали его испробовать на язык.

– Моему отцу выписывали это снадобье?

– Ну что вы… – доктор даже не спросил фамилию больного. Он и так знает, поскольку эти штучки в лечебной практике его отделения вообще не употребляются.

– У нас, извините за выражение, не психушка… – добавил, улыбнувшись.

Врач откинулся назад, сверля глазами вошедших.

– Не беспокойтесь. Вот мое удостоверение.

Доктор внимательно прочитал текст, взглянул на фото, а потом в лицо Лушникова.

– У нас еще вопрос: что будет со здоровым человеком, если его кормить этими пилюлями?

– Трудно сказать, – начал вслух думать доктор. – Скорее всего, если давать их в больших дозах, это приведет к апатии, а затем к истощению организма. В принципе, возможна и смерть. Как, вы говорите, его фамилия?

Лушников назвал. Доктор ухватился пальцами себе за нос.

– Интересный случай, – проговорил. – Как раз у него истощение сердечной мышцы. Откуда это у вас?

– Случайно изъяли, – сказал Гирин. – К нему ходит знакомая. Гражданская жена, как принято сейчас говорить. Кстати, она тоже работает медсестрой. Нам бы хотелось, чтобы вы усилили контроль. Филькина Тамара Борисовна – слышали о такой?

Лицо у доктора дернулось вбок. Слышал, конечно. Но теперь эта дама у них не работает. В частной больнице какой-то трудится. Проговорил и замолчал.

Лушников придвинулся к нему.

– Вы представляете, что происходит? Догадываетесь? Нет?… Я прошу не пускать ее больше к вам. Как это сделать – ваша проблема… Хотя бы до завтра.

Доктор молча и часто кивал. Хорошо, что предупредили… А то бы не знал, от чего тот несчастный страдает.

– И прошу вас пока не распространяться. Я вам верю, ни в чем не подозреваю, но если с отцом что-то случиться… – Лушников опустил глаза. – Думаю, все будет хорошо, доктор. Но если у него снова окажутся эти таблетки, я стану думать, что их ему дали вы…

Майор поднялся и протянул руку. Полиция надеется на современную медицину.

Спустились с седьмого этажа. Лушников вышел из больницы сам не свой. С какой ноги танцевать? Голова кругом идет.

– Может, живого-то не будет до завтра, – бормочет, часто моргая, тетка Настасья. – У них же здесь тоже мафия одна. Что хотят, то и делают…

– Ничего. Только бы эта жена, прости господи, не опередила.

– Ой, – вспыхнула Настасья. – Она это – как ее? Переезжая сваха – так раньше-то называли. Трепать юбками специалистка. Так что можно обходиться без китайских церемоний. Бедна как церковная крыса – вот и вцепилась в Александра Сергеича… У нее ведь и дочь еще имеется. Вертится на языке, а вспомнить не могу, как зовут.

– Киркина Надежда, – подсказал Гирин и стал уговаривать: – Бросил бы ты якорь здесь, Коля, потому что, как это говорят-то? Двуликий Янус, а не человек это. Наводит тень на плетень. Забери его, пока у него совсем акции не упали. Ее от земли не видно, а все туда же… Липнет, как пиявка, к чужому телу…

– Села обоим на голову. Конечно, не дом терпимости устроила. Но все-таки не понятно как-то… К тому же, причем эти таблетки?! Она что?! Доктор, что ли, чтобы их назначать, холера?…

Сели в троллейбус и поехали назад, изнывая про себя. Приехали, подошли к подъезду, смутно догадываясь: стоят две штуки женского пола и поглядывают святыми глазами в наступающих сумерках. Ждут специально. Потому что это им позарез надо – иначе бы стали они здесь тереться!

– А мне Саша и говорит, – принялась тараторить Тамара Борисовна. – Сына во сне видел. Должен, говорит, на днях приехать. Здравствуй, Коля.

Шагнула навстречу и протянула руку. Волна жалости прокатилась по спине у Лушникова. Зря, может, думал ерунду всякую. Дочь тоже руку протягивает. Этакий жест приближения.

– Идемте к нам, – пробормотала. – Посидим…

– Извините, мы тоже устали, – стала отказываться тетка Настасья.

Гирин соглашался. Почему не пойти к человеку, если тот приглашает.

Развернулись и пошагали в другую сторону. К дому, где жили Филькина и Киркина. Говорят, у них когда-то была квартира. Большая. В Средней Азии. Теперь у них всего лишь одна комнатка в общежитии.

Вошли. Посредине комнаты стоит стол. Обычная посуда. Несколько бутылок, включая почему-то шампанское. Настасья поморщилась – грозу хотят от себя отвести. Те еще селедки обе.

– Садитесь, – командует хозяйка. – Мужчины, открывайте водку, вино. Наливайте дамам…

Ей вроде бы даже весело. В глазах скачет огонь. Сергеич в больнице, а дама сердца у него веселится.

– Как твоя работа, Николай? – смело спрашивает Киркина. – Все служишь?

– Как вам сказать… Нас теперь принято больше ругать.

– Ешкин кот. Какие бы вы ни были плохие, но вы хорошие…

Она улыбалась…

Отсидели в гостях часа полтора и засобирались домой.

Тетка Настасья вдруг заговорила:

– Приехал, а в дом попасть не может. Разве же это нормально? У кого ключи-то?

– Разве же вы не спросили? У Александра Сергеевича? – Киркину с Филькиной бросило в жар. Заговорили враз. – Разве же нам известно. У него были все ключи, потому что нам чужого не надо.

– И это… Я еще хотела сказать про таблетки…

– Какие еще таблетки?

– Не давайте ему больше, а то он совсем не ест ничего.

Вот так! Начистоту, прямо и вывалила. Как из корзины.

Тамара Борисовна моментально надулась. Не было никаких таблеток, а если и были, то это какая-то ошибка.

– У каждой ошибки есть фамилия, имя и отчество, – закончила Гирина. Она знала, о чем говорила.

Встали и вышли из жилища, сухо поблагодарив. Так и не поняли, для чего их приглашали. Надеялись, что хоть вопрос с ключом от квартиры прояснится, да куда там. Не видели и не знают ни одна ни о чем.