Сенсация Ричарда Эшли - Моррис Уэст Страница 19

— Я думаю, мне надо рассказать вам о Карло Карризи. — Да?

— Он был управляющим еще при моем отце. У нас шутили, что в его жилах тоже течет кровь Орнаньи. Помня об истории нашего рода… — герцог улыбнулся, — это вполне возможно. Но так или иначе нас всегда тянуло друг к другу. Он был хорошим и верным управляющим, и, когда отец умер, он отдал мне всю любовь, предназначенную для собственного сына, которого у него не было.

— У него был сын, — возразил Эшли. — Энцо Гарофано.

— Нет. Гарофано — не его сын. Гарофано — сын его жены от другого мужчины. Если б вы лучше знали Италию, то догадались бы об этом только по фамилии. Это не семейная фамилия, а название цветка, который в Англии зовется гвоздикой. Он родился весной, когда цветут гвоздики, а так как его отец к тому времени давно удрал, мать дала ему такую фамилию.

— А где был в это время Карло?

— В Милане, помогал отцу строить нашу первую фабрику.

— О!

— Когда Карло вернулся домой, он поступил по обычаю нашего народа. Крепко отлупил жену и простил ее, а потом частенько поколачивал ее, чтобы помнила о своем проступке. Ребенка отдали в приют в Санта-Агата, затем другая семья усыновила его. Родилась Елена, и со временем мать познакомила ее со сводным братом. Дети привязались друг к другу, и, несмотря на недовольство Карло, мальчик почти каждый день приходил и играл здесь. Их мать умерла рано. Я… я заплатил за его образование. Я не любил его, но ради Елены позволял ему бывать на вилле. Карло, разумеется, его ненавидел. Но… — Орнанья пожал плечами, — будучи хорошим слугой, подчинялся желанию своего господина.

— Поэтому он убил Гарофано?

Орнанья ответил коротким взглядом и покачал головой.

— Я не говорил, что Карло убил его. Это сказали вы. Я же рассказал вам о Карло по очень простой причине.

— Какой же?

— Чтобы вы поняли, что Карло — член нашей семьи. То, что касается его, небезразлично и для меня. Он — старик, Эшли. Груз прожитых лет давит на него, а род Орнаньи все еще у него в долгу. И оплатить этот долг я могу, лишь обеспечив ему спокойную старость, оберегая его от любых опасностей. Я пойду на это, даже если… — он осекся, и невысказанная угроза повисла в воздухе.

— Договаривайте, — потребовал Эшли. Но герцог покачал головой.

— Нет, мой друг, нет. Я не хочу, чтобы у вас сложилось впечатление, будто я угрожаю вам. Я — обвиняемый. Я защищаюсь. Эта… Эта история о Карло Карризи, его жене и сыне не имеет никакого отношения к нашему разговору, и мы обсудим ее позже.

Так тонко и ненавязчиво провел Орнанья свою партию, что Эшли едва не упустил подтекста его слов. Орнанья увлек его разговорами о возможной договоренности, обласкал сочувствием, соблазнил пьянящей риторикой. А теперь он показывал истинный баланс сил: у тебя фотокопии, и ты можешь их опубликовать; я же могу обвинить тебя в убийстве, мною подготовленном и осуществленном преданным мне стариком. Я думаю, мы оба хотели бы положить конец этой истории. Так давай посмотрим, удастся ли нам выработать соглашение, которое успокоит твою совесть и не оставит внакладе…

Эшли вспомнил последнее предупреждение Джорджа Арлекина и с тревогой ждал дальнейших пояснений его сиятельства.

— Главная задача правительства — создание надежной структуры, внутри которой человек может спокойно жить и пусть медленно, но улучшать условия жизни. Добродетели руководителя никак с этим не связаны. Важны его сила, его мудрость, умение обратить продажность и слабости коллег на благо народа. Прогресс требует безопасности. Безопасность зиждется на силе. — Меня трудно назвать ангелом, скорее, наоборот, но я — сильный человек. Политика — моя профессия.

Я пользуюсь влиянием в финансовых кругах. Если мне дадут такую возможность, у меня будет пять лет, чтобы связать страну в единое целое. А это достаточный срок, чтобы заложить основы правопорядка и сдвинуть с места колесницу прогресса. Без меня распадется и без того слабый союз левых и правых, и мы вновь вернемся к разногласиям, недовольству, экономическому хаосу. Странно, очень странно, что в такой момент право карать или миловать принадлежит вам, стороннему наблюдателю, материальный доход которого состоит лишь из месячного заработка, а связь с Италией заключается в любви к чужой жене.

От гнева щеки Эшли полыхнули багрянцем. Орнанья перешел в наступление по всему фронту. И тут же, как по мановению волшебной палочки, тон герцога резко переменился. В голосе его послышалась симпатия.

— Чего вы хотите, Эшли? Что вами движет? Почему вы идете на любой риск ради публикации статьи, которую через день-другой потеснят с первых полос сообщения о бракосочетании кинозвезды или об авиакатастрофе в Америке? В чем видите выгоду? Сравнится ли она со страданиями, которые принесет ваша статья? В деньгах? Я в этом сомневаюсь. Или статья необходима, чтобы утолить ваше тщеславие, вашу жажду власти? А может, тут слепой фанатизм? Поверьте мне, я хочу вас понять.

Эшли поднял голову.

— Вы хотите, чтобы я дал показания?

Орнанья кивнул:

— Защита также имеет право на перекрестный допрос.

Эшли достал сигарету, размял ее, закурил, долго смотрел на спирали дыма, поднимающиеся к потолку. Он тоже был под судом. Более того, суд шел над его профессией. И он понимал, что никогда больше не заснет спокойно, если не сможет оправдаться перед собой. Тогда ему не останется ничего другого, как присоединиться к циникам, которые работают ради куска хлеба с маслом и плюют на все остальное. Он заговорил сначала нерешительно, затем все более уверенно:

— Вас интересуют мои мотивы? Я бы солгал, если бы не сказал, что они менее запутанные или более достойные, чем у любого другого человека. Деньги? Да. За эту статью я получу сумму, достаточную для того, чтобы безбедно прожить год или два. А завоеванная мной репутация забросит меня на вершину моей профессии и позволит получать еще большие гонорары. Тщеславие? Да, и это тоже. Профессионал обязан имен, гордость. Гордость же кормится успехами. Жажда власти? В этом я сомневаюсь. Ревность к вам и Козиме? Нет. Я потерял Козиму много лет назад. И не озлобился до такой степени, чтобы мстить за нее.

— Но вы и сейчас влюблены в нее, и она в вас?

— Вопрос неуместен, — насупился Эшли.

— Я его сниму, продолжайте, пожалуйста.

— В любой профессии есть свои циники и барышники. Есть врачи, которые используют свое мастерство не для того, чтобы лечить людей, но убивать неродившихся младенцев и делать пластические операции богатым старящимся вдовушкам. Есть судьи, извращающие справедливость, и священники, поступающие точно так же со священным писанием. Есть и газетчики, крупные и помельче, продающие себя двум чудовищам — Политике и Тиражу. Но большинство все еще верит, что их призвание — нести людям правду. Им приходится идти на компромиссы, чтобы напечатать правду. Зачастую им не удается сказать всю правду, но они не сомневаются в том, что люди должны знать все. Они верят, что правда добродетельна сама по себе, несет немалую пользу, и попытка замять или извратить ее равнозначна убийству источника жизни и уничтожению самой возможности совершенствования. Тирания расцветает в темных подвалах. Коррупция вскармливается на тайных советах. И если ребенок умирает от туберкулеза в трущобах Неаполя, причина — сокрытие правды. Вот почему я опубликую эти материалы. Люди имеют право знать о вас правду, потому что в ваши руки они вверяют свое будущее.