Эксгумация - Даниэль Жирар Страница 19

Сан-Франциско, Калифорния

Забравшись под одеяло, Аннабель Шварцман прижалась лицом к желтым шелковым простыням. Ветерок колыхал тонкие тюлевые занавески. Кстати, не желтые. «Цвета кукурузной муки», — сказал декоратор и для контраста сопоставил их с васильковым цветом. Кукурузная мука и василек. Смех, да и только, но она сделала вид, что ей нравится. Считалось, что женщинам очень важно, как называется цвет их штор и подушек. Успешные женщины знали разницу между кукурузной мукой, нарциссом и сеном, а также акцентные цвета тканей изголовья и декоративных подушек.

Спенсер обожал желтый цвет, но, может, выбор был ее собственным? Даже если решение было за ней, оно все равно оставалось его решением. Такова была его магия. Его обаяние.

Неким загадочным образом эти вещи стали для нее важнее учебы, хотя все три года в Дьюке она была лучшей на курсе. «Умная, совсем как ее отец, — говорили люди. — И красивая, как мать». Это было правдой. У нее был нос с горбинкой, как у отца, ярко-голубые глаза матери, стройное телосложение и длинные отцовские ноги. Она была красавицей.

В юности это было для нее важно. Лишь позже Шварцман осознала, что ее мать беспокоилась о красоте. Даже слишком. И тогда было решено: если она, Анна, достаточно красива для Спенсера Генри Макдональда, значит, она прекрасна.

Все могло быть иначе, если б отец не умер. Но после его смерти Спенсер Макдональд вселил в мать уверенность в том, что о ее дочери позаботятся. Он вернул на лицо ее матери улыбку, хотя после смерти мужа та, казалось, забыла, что такое улыбка. Какой же выбор был у самой Анны, кроме как поддаться его обаянию?

И она бросила колледж и стала идеальной женой. Даже вступила в «Ротари-клуб», чтобы принимать участие в разного рода благотворительных акциях, но старалась не слишком ими увлекаться: на первом месте стояли домашние обязанности.

В тот вечер проходил сбор средств для детской библиотеки, за которым следовало собрание женского вспомогательного совета.

В начале их брака Анна представляла себе, как войдет в совет, как будет помогать менее удачливым в этой жизни. Сама она, конечно, не построит карьеру, но наверняка сможет возглавить одну из крупных местных благотворительных организаций. Однако Спенсер не одобрял руководящих постов. Ничего такого, что потребовало бы от нее слишком многого — слишком много времени, слишком много внимания, слишком много ее самой. В конце концов, ей следовало в первую очередь думать о семье, муже и его потребностях.

В тот вечер она нарушила хрупкий баланс. Ей следовало пойти на одно из мероприятий. Не на оба. Тогда она заметила бы, что простыни не поменяли. Не чувствовала бы себя настолько измотанной и наверняка пошла бы в гардеробную, чтобы снять желтую блузку, которая теперь едва сходилась на ее животе, и яркую юбку, которую мать купила ей в каком-то непомерно дорогом магазине для беременных.

У нее было бы время умыться и наложить крем для рук, прежде чем кровь в отекших ногах превратила каждый ее шаг в неимоверное усилие, словно к ним привязали мешки с песком.

Она смутно помнила, что простыни были прохладными и приятными на ощупь, что они холодили ей ноги и спину.

Ребенок был активным, как часто бывало, когда она ложилась в постель. Как будто ей не хватало движения матери. Она. Девочка, хотя тогда они этого не знали.

Спенсер ничего не желал знать. Анна же была совершенно неспособна даже на этот небольшой акт неповиновения и сказала себе, что боится проговориться. Что было неправдой, так как к тому времени она стала невероятно искусна по части хранения секретов.

Спенсер изобрел множество способов измываться над ней. Анна уже давно заметила, как он запоминает каждый незначительный промах, чтобы в дальнейшем использовать его как оружие против нее. Его мастерство впечатляло. Он мог даже не обращать ни на что внимания, однако неким образом запоминал вещи, которыми она делилась с ним. Самые простые, банальные мелочи в его руках становились орудием пыток. Ее неприязнь к брюссельской капусте означала, что, если Спенсеру казалось, что жена его ослушалась, по его указанию ей подадут брюссельскую капусту на обед или ужин. Как-то раз он выбросил свежую клубнику, которой поделился сосед, потому что знал, как она обожает эти яркие, сочные ягоды.

— Должно быть, их выбросила Труди, — заявил Спенсер, имея в виду экономку. — Наверное, они были гнилые.

Анна не осмелилась спросить Труди. По тому, как Спенсер сообщил это известие, она знала: это сделано по его распоряжению. Их не отдали кому-то другому, хотя Труди с благодарностью приняла бы ягоды в дар для своих собственных сыновей. Нет, Спенсер наверняка велел их выбросить, и любое другое действие стало бы основанием для сурового наказания.