Смерть и немного любви - Александра Маринина Страница 18

– В субботу я осталась дома, потому что не хотела ехатьна Элину свадьбу. Этого достаточно?

– Нет, Катя. Этого недостаточно. Я прошу вас объяснить,почему.

– Потому что мне не нравится ее семья. Они оченьвысокомерные и самодовольные. Я плохо себя чувствую в их обществе. Теперь достаточно?

– Скажите, а жених Элены вам нравится?

– Жених как жених. – Она пожала плечами. –Почему он должен мне нравиться? Пусть он Эльке нравится.

– А в его обществе вы чувствуете себя хорошо, или онтакой же, как ее родители?

– В его обществе я себя не чувствую. Никак.

– Почему?

– Потому что я не бываю в его обществе.

– Вы что же, даже незнакомы с ним?

– Почему, знакома.

– Как вы считаете, что он за человек?

Снова неопределенное пожимание плечами.

– Почему вы меня об этом спрашиваете? Спросите у Эли,она его лучше знает.

– Спрошу, – пообещал Коротков. – Но я хотелбы услышать ваше мнение.

– У меня нет мнения. Пожалуйста, Юрий Викторович,давайте будем говорить об Эле, а не о ее женихе.

– Вам неприятна эта тема?

– Да нет, просто про Элю я знаю все, а про него ничегосказать не могу.

– Катя, вы знаете, почему не состоялась свадьба?

– Эля сказала, в загсе девушку какую-то убили…

– А про письмо она вам рассказывала?

– Рассказывала.

– Как вам показалось, она была очень напугана этимписьмом?

– Очень.

– У нее не возникло мысли отказаться от регистрациибрака с Турбиным после этого письма?

– Она же поехала в загс на следующий день…

– Но то было на следующий день. А в пятницу, сразупосле получения письма?

– Не знаю. После получения письма в пятницу она мне незвонила. Я узнала о нем только вчера, в воскресенье. Но думаю, что ее мамочкавоспользовалась этим посланием и провела с Элькой воспитательную работу. ТамилеШалвовне Турбин не нравится. Она, наверное, счастлива, что они не поженились.

– А что Тамила Шалвовна имеет против него?

– Не знаю, это вы у нее спросите. Просто Элька всегдаужасно расстраивалась из-за того, что мать ее не одобряет.

– Расстраивалась, но замуж выйти все-такирешилась, – заметил Коротков.

– Она сильно влюблена. Тут уж не до материнскогоблагословения.

– Катя, как вы думаете, кто мог написать Элене этописьмо с угрозами?

– Не знаю.

– И никаких предположений?

– Ну… Сама Тамила могла, с нее станется.

– Вот как? Это любопытно. Ваше предположение чистоинтуитивное или оно основывается на каких-то фактах?

– Нет у меня никаких фактов. Просто я знаю: Тамила потрупам пойдет, если ей надо.

– А ей надо?

– Не знаю. Может, она не хочет, чтобы Валера вошел в ихсемью. Знаете, денежные мешки всегда берегут свой клан от посторонних, особенноот нищих посторонних. А Тамила и Иштван – снобы, каких свет не видел.

Валера… Нищий… Любопытно. Особенно если речь идет очеловеке, с которым едва знакома. Что-то слишком часто она повторяет «не знаю»,хотя должна бы знать. Ведь она с семьей Бартош знакома много лет. Страннаядевушка эта Катя.

* * *

Голос Антона Шевцова по телефону совсем не походил на голостого энергичного молодого человека, который так напористо уговаривал Настюсфотографироваться на крыльце загса. Он говорил еле слышно, проглатывая слова иделая между ними длинные паузы.

– Да что с вами, Антон? – спросила Настя. –Вы больны?

– Знаете, расклеился что-то… Сердце прихватило. У меняэто бывает.

– Ну надо же, – посочувствовала она, – ввашем-то возрасте.

– Это с детства. Знаете, бегаю, прыгаю, ночами не сплю,а потом вдруг прихватывает… Одышка ужасная и слабость. Дохожу до кухни и сажусьотдыхать. Потом встану, газ зажгу и снова отдыхаю. Потом воду в чайник налью… Ятут как-то время засекал: на то, чтобы встать с дивана и поставить на огоньчайник, у меня ушло сорок минут…

– Знакомая картина. У меня так бывало. Я вам оченьсочувствую. Ладно, тогда уж не буду вас терзать. Поправляйтесь.

– А что вы хотели?

– Меня интересует одна из ваших фотографий, но если выболеете… Ничего, это потерпит.

– Какая именно?

– На ней женщина, которая сразу после убийства успелауйти из загса. Ее имени нет в списках, составленных работниками милиции. Яподумала, может, вы что-нибудь о ней вспомните. У вас нет дома этих снимков?

– Нет, я же делал их в лаборатории и в одномэкземпляре, чтобы быстрее было. А вы теперь будете заниматься этим делом?

– Не совсем… Я, видите ли, в отпуске с сегодняшнегодня. Так что мое участие в раскрытии убийств чисто номинальное. На уровнедетектива-любителя.

– Вы сказали – убийств… – Антон снова перевел дыхание.Насте было слышно, как тяжело он дышит. – Их что, несколько?

– Два. В тот же день двумя часами раньше в другом загсетоже застрелили невесту. Поэтому меня так интересует эта таинственная женщина.Может быть, в другом загсе ее тоже видели? Я, собственно, хотела попросить увас негатив, чтобы сделать несколько отпечатков. Но это не столь важно, копииможно сделать и с фотографии. Негативы у вас тоже в лаборатории?

– Да. Если б знал… Взял бы с собой… Я так торопился всубботу, едва снимки высушил – и бежать. Меня ваш коллега ждал, Юрий.

– Спасибо вам, Антон. Извините, что побеспокоила.Лечитесь, выздоравливайте.

Настя положила трубку и откинулась на спинку стула. Вкоторый уже раз ей пришло в голову, что ощущение своего рабочего места, своегокабинета почему-то делается совсем другим, когда находишься в отпуске. Стены теже, и окно, и стол, и телефонный аппарат, и сейф, а все равно возникаеткакое-то странное чувство, что ты здесь чужая и находишься незаконно.

Конечно, она не выдержала и примчалась сюда. Лешка толькохмыкнул, когда она робко сказала ему утром, что хочет заехать на работу.

– Давай поезжай. А я с чистой совестью буду работать натвоем компьютере. Я же вижу, как ты ерзаешь. Все равно тебе покоя не будет,Коротков без тебя как без рук.

В отличие от Чистякова полковник Гордеев Настю не одобрял.

– Научись отключаться, – буркнул он, увидев ее вкоридоре. – Нельзя быть затычкой в каждой бочке.