Наркомент - Сергей Донской Страница 18

Три года назад у меня еще имелась семья, в кругу которой я встретил Новый год, тот самый проклятый год, с которого началось летосчисление моей холостой жизни. Все произошло так же нежданно-негаданно и драматично, как буря сменяет безмятежный штиль.

Моя маленькая семья состояла из меня самого и двух Светлан – жены и дочери. Вообще-то старшая была для меня Светкой, а младшая – Светулей, Светиком. Имя дочурке выбирал я, разумеется, увековечивая свою любовь к женщине, которую с юных лет считал единственной.

Вся беда в том, что очень похожие чувства к Светке испытывал мой лучший друг детства. Раньше я называл этого человека по имени, Пашей. Теперь я предпочитал использовать его совершенно дикую фамилию – Воропайло, и она превосходно вязалась с образом того, кто нагло умыкнул обеих моих женщин, став одной из них законным супругом, а второй – отчимом, которого она училась называть папой, новым папой. Меня, прежнего папу и экс-мужа, все трое вычеркнули из своей жизни, как будто я умер. Когда я изредка появлялся на их горизонте, отчаянно пытаясь напомнить семилетней Светланке, кем когда-то был для нее, и она, и моя бывшая жена с бывшим другом смотрели на меня, как на назойливого призрака. Немножко любопытства плюс сильная опаска и желание поскорее от меня избавиться.

Наверное, Воропайло стал мне достойной заменой. Однажды Светлана-старшая гордо высказалась в том смысле, что чувствует себя отныне как за каменной стеной. Оказывается, ей нужна была не любовь, а прочная опора в жизни. А я таковой не являлся. Перекати-поле, как высказалась она, когда я потребовал объяснений. Я без конца чем-то увлекался, менял места работы, носился с глупыми идеями. Тем временем прагматичная Светлана занималась улучшением жилищных условий, ремонтом квартиры, установкой металлической двери и даже заготовкой картошки на зиму.

Я не подозревал, что назревает опасный кризис. Встретив очередной Новый год дома, я укатил на Шпицберген, куда норвежцы будто бы вербовали добровольцев на нефтедобывающие платформы, платя им около тысячи долларов в месяц. Подряд оказался фикцией. Собрав с искателей приключений деньги на дорогу и трудоустройство, организаторы поездки тут же слиняли, бросив нашу растерянную бригаду вместе с десятками других на незабываемом полуострове Рыбачий. Там, почти лишенные средств к существованию, мы кое-как прокантовались до весны. Это были очень долгие и очень трудные месяцы. Бесконечные драки, технический спирт в качестве утреннего аперитива, кражи всего, что плохо лежит, включая дырявые носки. В общем, суровая школа выживания.

Когда я вернулся домой гол как сокол, приготовившись выслушать все заслуженные упреки и обвинения в свой адрес, таковых не последовало. Я пришелся ко двору не лучше, чем оплаканный и погребенный Лазарь, который вдруг воскрес и явился обратно, пугая родных и близких одним своим видом. Не знаю, как устроил свою новую жизнь этот живой труп, – Евангелие умалчивает о его дальнейшей судьбе, – но Светка посмотрела на меня так, что я почувствовал себя законченным зомби, возвращению которого никто не рад. Мое место успел занять Паша Воропайло, с которым я даже, помнится, машинально обменялся рукопожатием, не сразу сообразив, как и почему он оказался в моей квартире.

Обстоятельный, ухоженный, уверенный в себе Воропайло. Когда я, потрепанный и грязный, присел на корточки, чтобы обнять свою ненаглядную Светланочку, она, брезгливо сморщив носик-пуговку, проворно спряталась за спину моего бывшего друга. И тогда я понял, что за три месяца я вдруг стал лишним в своем собственном доме. Воропайло произнес на прощание вежливую фразу про всегда открытые двери. Светлана-старшая тоже выразилась в этом духе. Но я прочел в ее глазах другое: уходи и не возникай, Игорь, возврата к прошлому не будет. И изменить что-либо было уже невозможно ни нудными выяснениями отношений, ни уговорами, ни даже кулаками, порядком сбитыми за время моих скитаний. Все было кончено. Так уж вышло, старик, сочувствующе сказал Воропайло, когда я уходил с наспех собранными пожитками.

В юности был он отпетым хулиганом и разгильдяем, но впоследствии изменился коренным образом. Занялся боксом, окончил школу милиции, пошел работать в правоохранительные органы. Воропайло зарекомендовал себя отлично и бойко шагал по служебной лестнице. В последний раз, когда я заглядывал домой, надеясь неизвестно на что, он предложил мне обмыть капитанские звезды, полученные досрочно за какую-то успешную операцию. Насколько я понял, Воропайло был назначен старшим оперативным следователем отдела по борьбе с незаконным обращением наркотических средств.

Вот такая ирония судьбы, подумал я, вспомнив об этом обстоятельстве в темном салоне чужой машины. Хорошенькое дельце! Выходит, я теперь стал самым непосредственным клиентом Паши Воропайло, контингентом, с которым он привык работать. Интересно, как бы он повел себя, если бы вдруг я с сумкой героина очутился в поле его зрения? Предупредил бы меня об опасности в память о нашей былой дружбе? Или постарался бы поскорее упечь меня за решетку?

Когда темнота незаметно сменилась непроглядной серостью нового утра, я провел рукой по небритому подбородку и подумал, что вполне заслужил обильную еду с выпивкой, сауну и чистую постель. Оставалось лишь подождать еще немного, потерпеть. Я был готов к этому. Ведь терпеливое ожидание – это не просто удел человека, это тот самый смысл его существования, который тщетно пытаются разгадать философы на протяжении тысячелетий. Ждем неизвестно чего, надеемся непонятно на что – а все вместе называется жизнью. Когда уже не ждешь и не надеешься, это значит – ты умер. Вот и вся разница.