999. Последний хранитель - Карло А. Мартильи Страница 17

Джованни не ожидал, что его сразу примет сам Папа, да еще в такой неформальной обстановке. Он изысканно поклонился, а потом приложился губами к кольцу с символами святого Петра и дома Чибо. Понтифик легонько потрепал его по щеке. Джованни улыбнулся, Папа тоже.

— Ваше святейшество.

— Садись, сынок, и выкладывай все.

— Ваше святейшество, вы и в самом деле меня призвали.

— Хочешь исповедоваться? Есть у тебя какой-нибудь грешок, который может отпустить только Папа?

— Я исповедовался только вчера. Да, я грешен, но ничего нового не совершил — было мало времени.

— А вот это никогда не известно. Кто знает. Нечистые мысли могут приходить и ночью. Наверное, немало девушек жаждут свидания с таким красавцем, как ты, да еще богатым и знатным.

— Нынче ночью я крепко спал, ваше святейшество.

— Отлично-отлично, — раздраженно проворчал Иннокентий. — Однако ego te absolvo a peccatis tuis in nomine patris, filii e spiritus sancti, [17]— произнес он скороговоркой.

— Амен.

— Теперь мы очистили душу и можем поговорить свободно. Скажи мне, Джованни, что ты собираешься делать?

— Жить по совести, ваше святейшество.

— Ах-ах-ах! Ты мне нравишься, Джованни, и мне не хотелось бы, чтобы с тобой что-нибудь случилось.

Тон понтифика был куда как шутливый, но эти слова поразили графа делла Мирандолу, как удар стилета, и он изготовился к следующим атакам.

— Под защитой вашего святейшества со мной ничего не может случиться.

— Прекрасно, это мне тоже нравится. Находиться под моим покровительством важнее, чем пользоваться защитой банкира Медичи.

— Лоренцо оказывает мне честь своей дружбой, ваше святейшество.

— Браво-браво, но вернемся к нашим делам. Что там за история с «Тезисами», которые ты собираешься публиковать? Это правда, что ты хочешь присвоить себе мое право собирать консилиум, особенно здесь, в Риме? Ты ведь даже не кардинал. Хотя, при желании, мог бы и номинироваться. Это стоило бы не особенно дорого, зато потом ты получил бы от меня постоянный доход с церковных имений. Но об этом мы побеседуем после, — сказал понтифик, потирая руки. — А теперь говори, Джованни, и считай, что перед тобой исповедник, который не только отпустил тебе грехи, но и хочет, чтобы ты по случайности не наделал новых.

Джованни сложил руки и опустил голову. Этой паузы ему хватило, чтобы привести мысли в порядок. Папа знал все, гораздо больше, чем он ожидал, и хуже всего было то, что он узнал обо всем не от него. Надо быть очень внимательным. Перед ним один из самых могущественных на земле людей, и он, Пико, — гость в его доме. С другой стороны, чтобы перейти из статуса гостя в статус арестанта, достаточно взмаха крыльев бабочки. Ему представился случай, и надо им воспользоваться, не забывая при этом, что Иннокентий — отнюдь не дурак.

— Мои «Тезисы» — плод долгих лет изучения и размышлений, — спокойно сказал Пико. — Их единственная цель заключается в том, чтобы углубить познание истины, к вящей славе божественного творения. То, что ваше святейшество называет консилиумом, планировалось как собрание теологов, пожелавших публично, а не в закрытых кабинетах обсудить то, что изложено в моей книге. Любому тезису, ваше святейшество, может быть выдвинут антитезис. Если будет на то воля Божья, то появится и синтез.

— Красиво говоришь, Джованни. А правда, что ты пригласил евреев и магометан?

— Да, ваше святейшество, ибо я верю, что Создатель у нас у всех один.

— Ты хочешь сказать, что намереваешься убедить их отречься от отеческих религий и прийти к единой истинной вере, к вере Святой Римско-католической церкви?

От Джованни не укрылось, что тонзура у Папы заблестела каплями пота. Одна из капель скатилась по мясистому носу, и Иннокентий смахнул ее, оставив мокрый след на зеленом шелке перчатки.

— Мои «Тезисы» вдохновлены Создателем. Как говорил Платон, кто познал добро, тот легко следует по пути добра.

— Да будет так, Джованни. Сколько копий ты отпечатал? Много ли у тебя еще осталось?

— Отпечатал пятьсот, а осталось около сотни, ваше святейшество.

— Отдай их мне.

— Как вы сказали, ваше святейшество?

— Отдай их мне, Джованни. У меня много читателей. Не хочешь же ты лишить моих профессоров теологии возможности прочесть твои «Тезисы»?

— Нет, ваше святейшество, но книги надо привезти из Флоренции.

— Ну, так привезут. И давай сделаем вот что, Джованни. Ты молод, полон жизни и можешь подождать. Если «Тезисы» оценят положительно, я разрешу тебе собрать консилиум. Более того, мы вместе его проведем, и я сделаю тебя кардиналом. Ты умен. Кто знает, может быть, тебя когда-нибудь выберут Папой. Денег и покровителей у тебя хватает. Подумай об этом, Джованни. А теперь иди. Бедный Папа должен предаться своим ежедневным молитвам.

Джованни не ответил и снова опустился на колени, чтобы поцеловать перстень, который обжег ему губы. Чем он был пропитан — потом или угрозами, — значения не имело. Душу охватило отвращение и бессильный гнев. В тот же миг, как Иннокентий вышел из комнаты, Пико бросился прочь. Погруженный в свои мысли, он сбежал по лестнице, ведущей во внутренний двор, и тут почувствовал у себя на плече чью-то тяжелую руку.

— Завтра же поезжайте во Флоренцию. В Риме небезопасно. Снимите виллу неподалеку от Фьезоле и ждите.

Джованни резко обернулся и взглянул на человека, остановившего его. Тот был высок и крепок, в короткой бороде просвечивала седина. Одет во все черное, включая чулки, богатый жилет расшит золотом. Несомненно, знатного происхождения, с мечом-бастардом на боку. В отличие от привычного тонкого меча с защищавшим кисть эфесом, который имели обыкновение носить молодые аристократы, этот был тяжелый, простой и обладал большой разящей силой. Он мог и колоть, и бить плашмя, и рубить, им можно было драться и одной, и двумя руками. Вот только эфес не защищал руку, что требовало постоянного внимания.

— Вы, должно быть, меня с кем-то спутали, — твердо, но вежливо ответил Пико.

— Нет, граф делла Мирандола. Я знаю, что говорю. Делайте, как я вам советую. Мы еще встретимся.

Человек с бородой отпустил Джованни и быстро, не оглядываясь, взбежал по лестнице. Пико инстинктивно потер плечо, все еще нывшее от мощной хватки незнакомца, потом набросил плащ и вышел через боковые ворота. Он быстро миновал старые дома, что, как каменные нищие, толпились вокруг базилики. По улицам текли нечистоты, которые выплескивали в окна. Вдобавок ему пришлось пробивать себе дорогу в толпе проституток с накрашенными лицами. Среди них попадались совсем еще девочки. Но более короткой дороги домой не было.

Бородач мог оказаться кем угодно — неизвестным другом, шпионом какой-нибудь группировки, настроенной против семейства Чибо или самого Папы и желавшей его предупредить. Джованни знал только, что никуда не поедет. На следующий день он должен встретиться с Маргеритой и от свидания не откажется, даже если это будет стоить ему жизни. А еще через несколько дней у него намечалась другая встреча, от которой зависела судьба проекта. Пробиваясь сквозь грязь, холод, толпу проституток и сутенеров, лавируя по зловонной мостовой между голодными крысами, петляя под шум повозок среди лачуг, откуда доносились крики, плач и смех, он старался найти прибежище в мыслях и воспоминаниях о том, как все начиналось.