Безумство Мазарини - Мишель Бюсси Страница 17

Я всего лишь хранил в памяти его лицо и немногие обрывочные картинки прошлого.

Ничего такого, о чем можно было сказать: «Я любил отца».

Не чудовищно ли так думать?

И не обманывал ли я себя и на этот раз, думая так?

Ответа у меня не было, я всего лишь отметил, что ощущение утраченной и возвращенной любви не главное. Главным было другое — логика цепи событий подтверждала мои догадки. Каждое из предположений казалось бредом, грезой, фантазией, и тем не менее все они оказались верными, я нисколько в этом не сомневался.

Я с самого начала был прав!

Эта уверенность наполняла меня невероятной силой, я чувствовал, как эта сила в меня вливается. Чувствовал свое превосходство над всеми остальными парнями и девчонками в этом лагере. Мой статус сироты и так ставил меня в особое положение, а уж теперь… На такое я и не надеялся. Арман с его картами таро и нелепыми любовными планами; Мадиха с ее воровством по мелочам в портовых сувенирных лавках — солнечные очки и прочая ерунда; футбол и убогие шутки — словом, то, чем занимались остальные в лагере, выглядело таким ничтожным. Запросы у них ограниченные и предсказуемые. Они все еще обсуждали последние нашумевшие кровавые ужастики. «Театр смерти», «Ведьма из Блэр». Для меня с этим покончено, я больше не смотрю ужастики для подростков, которым недостает сильных ощущений.

Я сам оказался внутри фильма.

Я стал его героем.

Мне повезло. Именно так я думал. Повезло! Как подростку, который понимает, что он самый талантливый в своем поколении, лучше всех играет на каком-нибудь инструменте, или бьет по мячу, или божественно танцует. Такой подросток уверен, что никогда не будет таким, как все, не окажется в стаде. Какое это чудо, когда тебе шестнадцать лет и ты уверен, что будешь единственным там, куда направишься.

Остальные одиннадцать пришли укладываться спать, девчонки — на своей половине, парни — на своей. Я притворился спящим. В этой игре я был чемпионом с шестилетнего возраста. Я мог продержаться сколько угодно, накрывшись с головой одеялом и мерно дыша. Тело приподнимается и опускается, время от времени ворочается. Но разум и не думает спать, он начеку.

— Папенькин сынок уже дрыхнет?

Это голос Мадихи. Как только воспитатели уходили, она перебиралась из девчачьей спальни к мальчикам и устраивалась на свободной кровати. Не для того чтобы нас клеить, все знали, что она встречается с восемнадцатилетним парнем, он ждет ее дома, в предместье Руана, но она предпочитала наши разговоры той чуши, которую несли девчонки. Мадиха, альфа-самка. Заводила в нашем коллективе, главнокомандующая казармой.

Папенькин сынок! Я ликовал. Когда Мади все узнает, ее предместье, ее дом, ее братья-арестанты — весь этот семейный детерминизм мало чего будет стоить.

Начался классический ритуал.

Конкурс пердежа. Симуляция оргазма. Шутки одна глупее другой.

— Хватит дрочить, Дав, дыру в матрасе протрешь.

Понемногу разговоры стали более осмысленными.

— Все-таки сиськи у Стефани — это что-то! — Голос Давида. — В лодке у меня стоял всю дорогу.

— И такие крепкие, — подхватил Арман.

— Ты-то откуда знаешь?

— А я потрогал.

Вся палатка хохочет. Даже я, поскольку научился смеяться под одеялом, затаив дыхание.

— Ты их потрогал? — переспросил Кевин.

— Ага, — сказал Арман. — Почти. Я их задел. Будто бы нечаянно. Просто дотронулся и сразу извинился.

Тишина.

Надо же, кретины верят всему, что сочиняет Арман! Эти дебилы все еще не раскусили его?

— Правда? — спросил кто-то — кажется, Йохан.

— Ага, — подтвердил Арман. — Говорю тебе, твердые, как дыньки.

— Может, они ненастоящие? — Я узнал голос Юго. — Пластиковые титьки.

— Силиконовые, кретин! — крикнул кто-то неопознанный.

— А они не бибикали, когда ты лапал Стеф?

Это Мадиха! Очко в ее пользу! Я улыбнулся.

А в палатке раздался дружный смех.

Слишком дружный.

Я отчетливо расслышал шум шагов снаружи, шорох гравия. Мадиха метнулась на половину девочек. А потом сразу луч фонаря в лицо каждому из семерых парней. Йойо заорал:

— Скоро этот бардак закончится? Сколько можно, каждый вечер одно и то же!

— Да ладно, — отозвался Йохан, — мы же не дети.

— Так докажи это! Здесь некоторые спать хотят. Прояви уважение.

— Это кто же? Кому хочется спать? — спросил Юго.

Кретин Йойо направил фонарь на меня.

— Колену Реми, например.

Ну и придурок, я же ни о чем его не просил! Опять сделал все, чтобы восстановить против меня остальных. Да еще прибавил:

— Он лег спать в девять, потому что совсем вымотался. Ему и так с парусом нелегко приходится!

Да, такого кретина поискать! Я еле сдержался, чтобы не выскочить из спальника и не затолкать ему в глотку его же фонарь. Терпение. Пока молчу и притворяюсь спящим, ситуация у меня под контролем.

— А нам надо работать, — продолжал Йойо, — готовиться к завтрашнему дню. Так что будьте любезны, болтайте молча.

Еще один взрыв смеха.

— Ладно, Йойо, будем болтать молча, — согласился Кевин.

Йойо решил договориться по-хорошему.

— Я на вас надеюсь, ребята. Мы тоже вымотались.

Несколько голосов ответили «ага» и «ладно». Йойо, видимо, остался доволен. Он справился. Но Арман завел все по новой:

— А нельзя, чтобы в следующий раз нас навестила Стефани?

— Она не может, уже разделась догола! — подхватил Йохан.

— Ничего страшного, — отозвался неизвестно кто.

Арман подал очередную реплику:

— Ребята, будьте так добры, отпустите Йойо к Стеф. Им надо поработать вдвоем…

Вся палатка снова грохнула, и Йойо ушел в ярости, пригрозив напоследок:

— Если не прекратите, натравлю на вас отца Дюваля!

Никто не решился спросить, голого или одетого.

Отец Дюваль — тяжелая артиллерия, перед ним даже Мадиха и Арман стелились. Его реакцию невозможно было предвидеть, но в лагере поговаривали о страшных наказаниях. Отец Дюваль редко куда-то ходил. Почти всегда водить доставалось Йойо. Я не часто участвовал в ночных словесных поединках, но слушать мне нравилось. Вот только в тот вечер Йойо на мне оттоптался. Как только он ушел, Мадиха откинула занавеску и вернулась в нашу спальню.

Она заговорила первой, тише, чем раньше, почти шепотом, словно боялась меня разбудить:

— Этот папенькин сынок всех уже слегка достал. Знаю я таких подлиз, у нас в интернате их полно. Надо ему объяснить, что к чему.