Следы апостолов. Секретная миссия - Эндрю Олвик Страница 16

25 июня, наши дни. Несвиж

Алька с Григорием прошли по едва приметной тропинке через тот самый запущенный сад, который был виден из окна мансарды, и оказались на крыльце Гришиного дома. Двор был вымощен новой плиткой. По периметру его окружала живая изгородь, из которой со стороны улицы выглядывали острые пики дорогой кованой ограды. Сам дом был похож на маленький замок. Над одним из углов возвышалась небольшая башенка с высоким узким окном, украшенная сверху флюгером в виде дракона с закинутым на спину хвостом.

— Там мой кабинет, — пояснил Григорий, перехватив ее взгляд.

— Симпатичный домишко, — восхищенно прошептала Алька, продолжая оглядываться по сторонам. — И вы в нем один живете?

— Один, — подтвердил хозяин, отпирая массивную дубовую дверь, за которой открылись полутемный, отделанный деревом холл и уходящая наверх украшенная резьбой лестница. — Настоящий философ должен жить один, — улыбнулся он, приглашая Алю жестом проследовать внутрь.

Внутри дом показался ей больше, чем снаружи. На стенах висели портреты польских дворян в камзолах по моде XVIII века, пахло нагретым деревом и чабрецом, пучки которого можно было заметить в разных уголках дома. Один даже оказался засунутым за портрет молодого шляхтича в синем мундире по моде восемнадцатого века, который висел в кабинете на самом видном месте.

— Это Доминик Радзивилл, — пояснил хозяин, заметив ее взгляд. — Он погиб в битве под Ганау осенью 1813 года. Именно с его именем связана одна из главных тайн рода Радзивиллов и нашего замка.

Альке показалось, что Григорий сказал «нашего» так, словно замок принадлежал их семье.

— Вы с ним чем-то похожи, — сказала она, продолжая рассматривать портрет. — Вот и лоб, и глаза…

— Я бы хотел, чтобы вы взяли за образец именно этот портрет. Сможете?

— Постараюсь. Только у меня тут ничего нет, — напомнила она. — Нужен холст, краски, подрамник, кисти…

— Я все куплю, — сказал он, опуская портьеру. — Завтра же.

Алька перевела взгляд на другую стену. Там висела большая черно-белая фотография молодой женщины в белом платье с наброшенным на плечи платком.

— Ваша жена? — спросила она.

Григорий глянул поверх плеча.

— Мать.

Пока Григорий искал в другой комнате альбомы с репродукциями картин, которые могли бы пригодиться Альке в работе над портретом, бормоча себе под нос что-то неразборчивое, она с любопытством рассматривала лежавшие на столе книги и предметы. Были здесь: история Речи Посполитой на польском, история войны 1812 года, репринтное издание Воспоминаний Теобальда, затрепанный словарь польского языка и толстый старинный том в массивной кожаной обложке с засаленной матерчатой закладкой между страниц. Она попыталась разобрать золотое тиснение на корешке, но так и не смогла. Сверху россыпью лежали распечатки статей и несколько пожелтевших вырезок из газет, скрепленных между собой большой ржавой скрепкой. Над столом, под книжной полкой, был прикреплен большой лист ватмана с искусно нарисованным на нем генеалогическим древом Радзивиллов. В верхнем правом углу листа можно было разглядеть карандашный рисунок, изображавший профиль человека, в котором нельзя было не узнать хозяина дома. Наконец, Григорий положил перед ней стопку альбомов и, придвинув поближе настольную лампу, сел рядом на обтянутый вишневой кожей низкий табурет.

Просмотрев альбомы и выслушав подробный рассказ Григория о польской живописи XVII–XIX веков, Алька заметила, что работа над портретом может занять недели две и даже больше.

— Я не тороплю, — согласился он. — Пишите столько, сколько считаете нужным.

В это время стоявший на столе ноутбук тихонько пискнул, известив своего хозяина, что получено письмо. Григорий извинился и тронул дремавшую на коврике мышь, чтобы открыть и прочитать сообщение.

— Это мой польский знакомый, — наконец отрываясь от компьютера, сообщил он, видимо довольный полученной новостью. — Он помогает мне в некоторых моих исследованиях. Глубоко образованный человек, доктор богословия, преподаватель Папской Академии Наук в Кракове.

— А что за исследования? — спросила заинтригованная Алька.

— Об этом — потом, — ответил Григорий.

— Вот так всегда, — обиделась она. — На самом интересном месте… Как портрет, так напиши, Алевтина, а как рассказать, так потом.

— Ну, хорошо, — сдался он. — Только обещайте, что это останется между нами, и даже бабке Серафиме — ни слова.

— Клянусь, — тут же выпалила Алька. — Если надо, могу даже на крови поклясться, только лучше без этого. У меня от одного вида крови голова кружится.

Он снова подсел к ней и задумался. Она ждала, не решаясь заговорить первой, чтобы не спугнуть дух витавшей в воздухе тайны. В наступившей тишине было слышно, как где-то под абажуром лампы бьется одинокий ночной мотылек.

— Конечно, вы знаете, что Радзивиллы — это старинный княжеский род, история которого насчитывает уже не одну сотню лет и тесно переплетается с историей нескольких государств, игравших в разное время ведущие роли на европейской политической сцене?

Алька только кивнула. По выражению ее лица было понятно, что она заинтригована.

— Доподлинно известно, что родоначальником этого рода был литовский князь Радзивилл, принявший христианство в XV веке и крещеный под именем Николая. Свое же языческое имя он оставил в качестве фамилии, полагая очевидно, что таким образом сохраняет мистическую связь с предками, культ которых был традиционно силен в литовских землях. Пришло время, и Николай I Радзивилл скончался, оставив после себя законных наследников, которые впоследствии и образовали две новые ветви на генеалогическом древе рода. Вскоре, кажется, в 1518 году, внуку Николая I, Радзивилла Николаю III, за большие заслуги перед католической церковью был пожалован титул князя Священной Римской империи. Титул не был наследственным и не мог передаваться от отца к сыну. Однако уже в 1547 году этот титул, благодаря неустанной деятельности Радзивиллов во имя Церкви и Великого Княжества Литовского, которое стало надежным оплотом католицизма в этих землях, был распространен на всю фамилию.

Тут Григорий сделал небольшую паузу, чтобы переместиться на диван. Его, похоже, смущала близость Альки, и потому он чувствовал себя неловко.

— Итак, — продолжал он, — к XVII веку род Радзивиллов превратился в один из могущественных европейских родов, из которого вышли известные политические и военные деятели, короли, дипломаты и даже служители церкви. Он распался на три ветви и процветал вплоть до начала XIX века, когда, собственно, и началось его постепенное угасание. Отчасти это было связано с военно-политическими событиями того времени, отчасти — с другими обстоятельствами, на подробном описании которых я не буду сегодня останавливаться.