Вся собачья жизнь - Татьяна Ефремова Страница 16

Дрессировочный центр оказался, вопреки ожиданиям, крохотным одноэтажным домиком, спрятанным среди деревьев, недалеко от той самой площадки, на которой и убили Юрия Кузнецова. В комнатке, куда нас пригласили, было тесно от разнокалиберных стульев и уютно от развешанных по стенам фотографий. Большинство были черно-белыми, порядком выцветшими, и от этого особенно трогательными. В углу были горой свалены дрессировочные костюмы старого, «телогреечного» образца. Пара новых – красно-синий и желто-зеленый – ярких и нарядных, как карнавальные, висели на гвоздях, вбитых в стену.

Пахло, как на лыжной базе: старым деревом, чайной заваркой и немножко пылью.

Руководитель центра, Петр Алексеевич Давыдов, оказался совершенно свойским дядькой. Велел нам снять мокрые куртки и повесить их рядом с обогревателем, а сам стал хлопотать «насчет чайку». Был он таким же уютным и незамысловатым, как и комната. Высокий, крупный, лет шестидесяти. Непривычно крепкий и бодрый для своего возраста. Разглядывая предъявленное Димычем удостоверение, надел очки – тоже основательно, не торопясь. И чай заваривал сейчас тоже не торопясь. Ополоснул большой фарфоровый чайник кипятком, отмерил ложкой заварку. Налил ровно половину чайника, потом, подержав его немного под крышкой, долил еще кипятка. Мы следили за этими манипуляциями заворожено.

– Это у нас целый ритуал, как чай заваривать, – заметил наше внимание Петр Алексеевич. – Кто-то придумал много лет назад, и прижилось. Теперь только так и делаем. А почему, сами не знаем. Традиция.

Он засмеялся и придвинул поближе к нам большие керамические кружки.

Я обхватила кружку замерзшими руками и блаженно замерла.

– Ну что вам про Юрку рассказать? – начал Петр Алексеевич, неторопливо, словно пробуя ногой почву прежде, чем сделать первый шаг. – Сложный он был человек. Не скажу, что плохой, нет. Бывают и похуже. А вот непонятный какой-то. Нелюдимый. Вроде, и букой не был, а в душу к себе не пускал. Сколько раз мы вот тут чай пили, да и чего покрепче, что уж скрывать. А вот спросили вы меня сейчас, и понял, что рассказать-то особо нечего. Он про себя мало говорил, все больше про собак. Собак любил, это точно. И понимал. Таким талантом мало кто похвастаться может. Сергеич вот покойный таким был. Слышали про Сергеича-то? Уникальный был дрессировщик, от бога. Юрку ведь он разглядел. У нас даже говорили, что Сергеич что-то типа колдуна был. Потому и Юрку к себе приблизил, что собирался ему силу свою передать. Ерунда, конечно, но теткам нашим нравится. Когда таинственно, то всегда интереснее. А Сергеич, и правда, Юрку за несколько лет научил с собаками работать. Тоже не особо разговорчивый был. Мы ведь с ним примерно в одно время начинали, с Сергеичем-то. Я тоже много чего от него взял. У него ведь как было? Хочешь учиться? Приходи, смотри, учись. Рассказывал мало, в основном все на личном примере. Нетерпеливые думали, что он жадничает, хочет единственным крутым специалистом быть. Обижались на него. Я сам по молодости обижался, было дело. А потом понял, что дурак. Смотреть надо внимательно, повторять, тогда и знания придут. Теория что! Теорию и в книжках прочитать можно. А вот как спецы настоящие работают, мало где можно увидеть. Вам, небось, про Юрку наболтали уже всякого? Нажаловались? Как собак калечил, да как бывшим своим питомцам подыгрывал?

Давыдов смотрел на нас внимательно и грустно улыбался. Видимо, посчитав наше молчание знаком согласия, продолжил:

– Не верьте всему подряд. Люди разные. Кто-то в неудачах себя винит, а кто-то все виноватых ищет. У меня после каждых соревнований по несколько протестов. То судьи плохо судили, то фигуранты плохо работали. На всех ведь не угодишь. А Юрка еще и не рассусоливал ни с кем, мог и по матери послать, и собачку тупой и ленивой обругать в сердцах. Вот на него особо нежные дамочки и обижались. В основном дамочки. Хотя, было пару раз, что и мужики скандалить пытались. В драку даже лезли. Как дети малые.

– Так что же, на Кузнецова зря обижались? Никаких собак он не калечил, никому не подыгрывал?

– Вот именно, что не подыгрывал! – взорвался вдруг Давыдов. – Не подыгрывал, и ни в чье положение не входил. И рукав в пасть никому не пихал.

– Это как?

– А так! Собачкам же помогать нужно, психику ни в коем случае не травмировать. Вот и бегают за некоторыми фигуранты с протянутым рукавом, – Петр Алексеевич дернул подбородком в сторону сваленной кучей амуниции, указывая на лежащий сверху дрессировочный рукав. Конструкция, надо сказать, была внушительной. Укрепленный внутри какой-то дополнительной защитой, рукав возлежал в полусогнутом положении, топорща внушительный локоть с темной джинсовой заплатой.

– Прямо в пасть его суют иногда, только чтобы собачка хватку обозначила. Позорище! Зато хозяева довольны. Как же! В соревнованиях участвовали, условного злодея задерживали. Гордятся, какого защитника воспитали. А какие из них защитники? Дай бог, чтобы не пришлось с настоящим злодеем столкнуться. Вот с такими Юрка и не церемонился. Такие собачки, когда ему попадались, очень жалко выглядели.

– А хорошим собакам, значит, Кузнецов не вредил? – вкрадчиво поинтересовался Димыч.

– Ну… всякое бывало, – неохотно признался Давыдов. – Я же говорю, он сложный человек был. Мог и обидеться на кого. Все мы люди, все не без греха. Иногда и излишне прессовал собак. А начнешь ему говорить, он сразу на дыбки: «Я с диванными собаками работать не собираюсь. Не нравится – никого не держу».

– Что за диванные собаки?

– Да это у нас так говорят. Когда собаку заводят не для выставок и не для работы, а просто, чтобы была. Вот и получается, что собака ест, пьет, гуляет от силы по полчаса в день. А все остальное время на диване лежит, жиром зарастает. Для служебной породы самое последнее дело. Породы ведь все для чего-то выводились. Кто для охоты, кто для охраны, кто овец пасти. Овчарки, кстати, это же пастушьи собаки. Да-да, не удивляйтесь. «Овчарка» от слова «овца». Все породы, в которых есть «овчарка» выводились как пастушьи. И кавказцы наши и бернские овчарки, и «бельгийцы». Все пастухи изначально.

– А немецкие овчарки? Неужели тоже пастухи? – не поверила я.

– Немцы – это уникальная порода, – глаза у Петра Алексеевича загорелись, он оживился, откинулся на спинку стула, расслабившись. – Немецкая овчарка – это чудо. Эта порода – памятник ее создателю. Больше века прошло, а лучшей породы никто не вывел. Универсальная собака. И пастух, и охранник, и защитник. И конвойная служба лучше всего у немцев идет, хоть об этом и не принято сейчас говорить. Уникальная порода. Была.

– Почему была? Вас, Петр Алексеевич, не поймешь. То породе больше века, то вдруг «была». Вот же они, немецкие овчарки, навалом.

– Собак навалом, – согласился он. – А настоящих немецких овчарок мало. Макс фон Штефаниц выводил собаку универсальную, рабочую, годную для любого вида службы. А то, что мы сейчас видим, очень далеко от прежних немецких овчарок. Вы, наверно, думаете, что это я ворчу по-стариковски. Мол, раньше все лучше было, даже собаки. Может, и ворчу. А только такого безобразия, как сейчас, я не помню. Сейчас ведь практически две породы образовалось: немецкая овчарка выставочная и немецкая овчарка рабочая. И друг на друга эти собаки мало похожи. Те, что на выставках экстерьером блещут, ни для какой службы непригодны. Психика слабая, темперамент ни к черту – сплошные холерики. Это мягко сказано, холерики. Неврастеники настоящие. На такую собачку крикнешь погромче, она за хозяина прячется. А то и писается со страху. Какой это защитник? Смех один. А те, что защищать могут, на выставках не появляются, у них шансов там никаких.