Ошибка президента - Фридрих Незнанский Страница 16

Турецкий где-то читал, что нормальный человек за тридцать лет после окончания школы начисто забывает не только имена и фамилии, но и лица своих одноклассников. Пока еще он не мог проверить справедливость этого заявления на собственном опыте, поскольку со дня окончания школы тридцати лет еще не прошло, однако кое-какие образы действительно начали стираться из памяти. Тем более что за свою жизнь Саша сменил несколько школ и два года даже проучился в специнтернате для детей, родители которых работали в посольствах за границей. Это было тогда когда отчима Турецкого Павла Петровича Сатина посылали от Спорткомитета на два года в Будапешт.

Турецкий не очень любил вспоминать этот период. Публика в интернате была довольно разношерстная и в большинстве своем неприятная – каждый ученик кичился положением своих родителей, хотя чего уж там кичиться друг перед другом. Однако и там попадались симпатичные ребята, хотя их было и немного. Саша дружил с ленинградцем Вадимом Дроздовым, мать которого, известный искусствовед из Эрмитажа, год работала чуть ли не в самом Лувре в порядке культурного обмена.

Дроздов поражал Сашу многим – начитанностью и в то же время скромностью (Вадим никогда не выставлял свои знания напоказ) и каким-то обостренным чувством справедливости. Впоследствии всякий раз, сталкиваясь с жителями Ленинграда, ставшего теперь Санкт-Петербургом, Турецкий представлял себе Вадьку Дроздова, который полностью соответствовал, по мнению Турецкого, понятию «интеллигент». И это первое впечатление не поколебали даже его знакомства с некоторыми другими жителями города на Неве, мало соответствовавшими этому представлению.

После того как Сашины предки вернулись из-за границы, он снова перешел в обычную московскую школу, но еще год продолжал встречаться с Дроздовым, который оставался в интернате. А потом уж и его мать вернулась из Франции, увезя Вадима в Ленинград.

В детстве и в школьном возрасте связи рвутся легче, чем у взрослых, и, несмотря на слабые попытки поддерживать переписку, пути Саши Турецкого и Вадима Дроздова разошлись, и они потеряли друг друга из виду. При этом их дружба никуда не делась, она так и осталась жить – в общих воспоминаниях.

И теперь, когда Саша, сняв трубку, услышал незнакомый голос, просивший к телефону его, Александра Борисовича Турецкого, что-то в интонациях показалось не то что-бы знакомым, но что-то смутно напоминающим.

– Я вас слушаю, – коротко ответил Турецкий.

– Саша, – сказали в трубке, – я думаю, ты меня помнишь. С тобой говорит Вадим Дроздов.

Вадька! Вот это сюрприз! – Турецкий так обрадовался, что на миг даже забыл, что на дворе сейчас девяносто четвертый год, что кто-то отстреливает банкиров, а в больнице лежит самая привлекательная женщина на свете. Он снова стал Сашкой Турецким, учеником специнтерната. – Ты что, в Москве?– почему-то орал Турецкий,– Надо встретиться!

– Да, – ответил невидимый Дроздов, – нам обязательно надо встретиться. Я потому и звоню тебе.

Что-то в голосе старого школьного приятеля заставило Турецкого убрать пары и снова вспомнить, что сейчас-таки уже одна тысяча девятьсот девяносто четвертый.

– Ну конечно, Вадим, какой разговор, – сказал он. – Приходи ко мне, да хоть сегодня же.

– Нет, – ответил Дроздов, – хорошо бы встретиться днем и как-нибудь так, чтобы не привлекать к этому внимания. В центре, но не рядом с твоим местом работы.

– Понятно,– коротко ответил Турецкий,– Тогда…– он задумался, – забегаловка у центральных касс «Аэрофлота» подойдет? Знаешь, на углу напротив «Детского мира».

– Знаю, – ответил Дроздов – Ты сможешь быть там через час?