Ошибка президента - Фридрих Незнанский Страница 15

Лицо Татьяны слегка порозовело, сохранив при этом прозрачность.

– Все совсем не так, как вы все думаете, – тихо сказала она. – Мы с Леонидом не любили друг друга, но вовсе не потому, что он меня купил. Мы не любили друг друга, как скованные одной цепью, как два заключенных в одной тюремной камере. Как вы думаете, двое запертых за решетку любят друг друга?

– Не знаю, – растерянно пожал плечами Турецкий.

– Зато я знаю, – сказала Татьяна.

Они замолчали. Татьяна некоторое время продолжала молча смотреть на него, затем устало опустила голову на подушку и прикрыла глаза. Турецкий испытывал какую-то несвойственную ему неловкость. Татьяна Бурмеева нравилась ему – он ожидал увидеть либо хищную охотницу за миллионами, либо красивую дурочку, а увидел страдающую и далеко не глупую и не пустую женщину.

– По крайней мере, – прервал молчание Турецкий, – сокамерники могут многое знать друг о друге. Поэтому я рассчитываю на вашу помощь. У вас есть какие-нибудь предположения, кто мог это сделать? Угрожали ли Леониду в последнее время? Какое у него было настроение? Не говорил ли он вам, что чего-то или кого-то боится?

Татьяна некоторое время лежала неподвижно, затем открыла глаза и ответила:

– Какое у него было настроение? Скажите, какое было бы настроение у вас, если бы вы целыми днями носили пуленепробиваемый жилет? Если бы вас повсюду сопровождали охранники, повсюду, вы понимаете, что это значит? Вы видите «новых русских» где-нибудь на презентации нового казино, они швыряют сотни и тысячи долларов, пьют дорогие вина, одеваются от Кардена, а под этими костюмами – пуленепробиваемые жилеты, а пока они сидят на дорогом американском унитазе, их кряхтенье слушают четыре охранника, а они кряхтят, потому что все поголовно страдают запорами. И у половины язва, гипертония, импотенция и еще черт знает что. И «мерседесы» у них бронированные, и любовью они занимаются, когда охранники тут же, за стеной. Они очень многое могут, но только не прошвырнуться по бульварам, и не сходить в дешевую киношку, и не сесть в поезд, чтобы поехать куда глаза глядят. Так какое может быть настроение у сидящего в клетке? Соответствующее.

– И все-таки…

– Вы спрашиваете, боялся ли он кого-нибудь конкретно? – продолжала Татьяна. – Не знаю. Мне он ничего об этом не говорил. Он вообще не говорил дома о делах, считал, что по горло занят этим на работе. Но я-то знаю, он о них не говорил, но все время думал. В некотором смысле, – Татьяна снова повернулась к Турецкому,– он постоянно работал – двадцать четыре часа в сутки. Именно двадцать четыре, потому что он и во сне думал о своем паршивом банке. И расслабиться не мог никогда – ни в сауне, ни на модной тусовке, ни на Канарах.

– Это меня как раз не очень удивляет, – улыбнулся Турецкий. – Я ведь работаю практически также.

В глазах Татьяны он прочел сомнение.

– Что же, Татьяна Ивановна, вы считаете, что сейчас я тут с вами разговариваю, спрашиваю вас о том и о сем, затем составлю протокол, все аккуратненько зафиксирую на бумаге, отправлюсь домой к телевизору и за вечер ни разу не вспомню, что есть на свете такая Татьяна Бурмеева? Как, кстати, ваша девичья фамилия?

– Христофориди, – улыбнулась Татьяна. – У меня дедушка был грек.

– Говорят, смешение наций улучшает породу, – философски заметил Турецкий.

– Вы так считаете? – снова улыбнулась Татьяна, лукаво и слегка высокомерно, как женщина, хорошо знающая себе цену.

– Да и вы так считаете.

В этот момент в палату вошел врач в сопровождении медсестры, несущей накрытые белой салфеткой инструменты для инъекций. Это означало, что сегодня допрос Бурмеевой закончен. И хотя, объективно говоря, Саша Турецкий мало чего сумел от нее добиться, выходя из палаты, он чувствовал невероятный душевный подъем. «Какая женщина, – крутилась в голове еще одна банальная фраза. – Боже мой, какая женщина». Он снова вспомнил Леонида Бурмеева и вдруг почувствовал по отношению к нему невероятную злобу. Коротышка, очкарик, урод, страдающий хроническими запорами, как он смел дотрагиваться руками до этой женщины! Она родилась не для таких, как он. Возможно, в каком-то ином, идеальном мире Татьяна Бурмеева-Христофориди была предназначена для него, Александра Турецкого, но в мире реальности он не мог рассчитывать на любовь участницы конкурса «Московская красавица».

«А ведь у Бурмеева раньше была другая семья, – вспомнил Турецкий. – Надо бы встретиться с его бывшей женой». Как ни странно, это решение было продиктовано не только добросовестностью следователя, но и какими-то ему самому не совсем ясными личными мотивами.