Банда 2 - Виктор Пронин Страница 16

— Больше никто не появился?

— Никто.

— И звонков не было?

— Ни единого.

— Я не смогу найти его, пока не буду знать, кто я, — в наступившей тишине негромко прозвучали слова больного.

— Ты хочешь его найти? — удивился Пафнутьев. — Зачем? Для какой такой надобности?

— А что мне еще остается в этой жизни?

— Да? Где-то я слышал недавно похожие слова... Кто-то их совсем недавно произнес... Хорошо, постараюсь тебе помочь. Я скажу тебе, кто ты. Но сначала скажи мне, кто это? — Пафнутьев вынул и" кармана фотографию женщины, которую ему вручил Овсов.

— Я уже видел эту фотку... Степан Петрович показывал. Но не знаю, кто это.

— Нравится?

— Да, приятное лицо. Хотя бывают и лучше... У Вали, например, — больной быстро взглянул на Овсов а.

— А как женщина, годится?

— Не знаю... Возможно.

— В постель затащил бы? — не отставал от парня Пафнутьев.

— У меня такое ощущение, что в этом и надобности бы не было — тащить в постель. Она сама бы туда забралась.

— То есть у Тебя к ней отношение не очень хорошее?

— Даже не знаю, что вам сказать... Дело в том... Да ладно, чего уж там...

— Э, нет! — пресек отступление больного Пафнутьев. — Слушай внимательно... Не так важно, что ты скажешь четко и внятно, как то смутное; и невнятное, что промелькнуло на долю секунды в твоей помятой голове, что вызвало бессвязные ощущения... Понимаешь? Вот ты сейчас хотел что-то сказать, но тут же остановился. Что ты хотел сказать? Что напрашивалось на язык?

— Мне показалось... У меня промелькнуло подозрение, что я уже был с ней в постели.

— Это было прекрасно?

— Не знаю . Восторга не чувствую.

— Может быть, это твоя жена?

— Не знаю.

— Но у тебя есть жена?

— Возможно.. Степан Петрович говорит, что мне около тридцати, значит, вполне вероятно.

— Дети? Дети не возникают перед твоим смутным взором?

— Нет... А вот детские голоса иногда слышу.. Малые дети, лет пять, может быть три... Что-то так.

— Как эти голоса к тебе относятся?

— Вроде зовут меня... Или я их разыскиваю, а они откликаются откуда-то... А откуда именно не пойму. Между нами что-то стоит... Они словно проходят сквозь меня не замечая... Или я прохожу сквозь них и тоже не вижу их, не ощущаю. Только голоса. Иногда громче, иногда тише. Иногда детский плач, тихий такой плач, как могут дети плакать в одиночку, — больной взял со спинки кровати полотенце и осторожно промокнул взмокший лоб. — Простите, я устал. Не могу долго работать умственно, — он виновато улыбнулся.

— А газеты? Такую гору газет можете прочитывать? — спросил Пафнутьев, поднимаясь.

— Это не умственная работа. Это так... Забава. Простите, — он посмотрел на Овсова, потом на Пафнутьева, — вы так и не представились... Кто вы?

— Пафнутьев. Павел Николаевич.

— Это я уже слышал...

— Следователь прокуратуры.

— Ага... Значит, разговор был серьезным?

— Вполне.

— Простите... А зачем вы приходили?

— Мне необходимо было убедиться, что у моего друга Овсова есть такой вот клиент, что он выглядит вот так, и что у него именно те проблемы, о которых говорил Овсов.

— А теперь? В чем ваша задача теперь?

— Для начала я хочу знать твое имя.

— И вы мне его сообщите?

— Немедленно.

— Тогда я найду этого типа в зеленых штанах, — как бы про себя проговорил больной. — Ведь сейчас он меня не узнает, верно, Степан Петрович?

— Да, ты немного изменился, — смешался Овсов. — Узнать тебя действительно трудно даже для тех, кто хорошо тебя знал.

— Это облегчит мою задачу.

— А в чем твоя задача? — вкрадчиво спросил Пафнутьев, обернувшись от двери.

— Я найду его, — повторил больной, откидываясь на подушку.

— Это будет непросто, — предупредил Пафнутьев. — Сейчас половина парней в возрасте от шестнадцати до шестидесяти ходят в зеленых штанах, кожаных куртках, выстригают затылки и притворяются крутыми ребятами. А иногда и ведут себя достаточно круто, потому что вынуждены так себя вести, чтобы не осрамиться перед приятелями и приятельницами. Наглость стала признаком хорошего тона. Въезжаем в рынок, дорогие.

Зомби слабо улыбнулся и закрыл глаза.

* * *

Вернувшись в ординаторскую. Овсов усадил Пафнутьева на кушетку, выплеснул в чашки остатки синей жидкости из заморской бутылки, тут же выпил свою долю и вопросительно посмотрел на следователя.

— Что скажешь?

— Ничего напиток, — ответил Пафнутьев чуть сморщившись. — Когда ничего другого нет, сойдет и этот.

— Я не о напитке.

— Знаю... Шучу. Знаешь, мне кажется, он не притворяется.

— Ну ты, Паша, даешь! Мне это известно давно. Ведь он без сознания лежал три недели, потом начал постепенно в себя приходить, первые слова произнес! Первый вопрос — где я? В больнице, говорю. Через несколько дней спрашивает — кто я? Нет, он нас не дурачит.

— Ты знаешь, какая дикая мысль посетила мою голову? — спросил Пафнутьев. — Мне показалось, что когда он перестанет быть твоим клиентом, он сделается клиентом моим.

— В каком смысле?

— Я, Овес, выражаюсь только в прямом смысле. Ты видел его твердое намерение найти типа в зеленых штанах? Такое стремление посещает далеко не всех наших законобоязненных граждан. Наши граждане в большинстве своем довольно трусоваты. Дочь насилуют во дворе собственного дома, а отец не может решиться на ответные действия. Братья, родные братья не могут набраться гнева и отваги, чтобы ответить насильнику по-мужски. И она сама, шестнадцатилетняя девчонка, вынуждена брать на себя исполнение святого закона мести. Подстерегает подонка в полупустом зале кинотеатра и, пристроившись сзади, во время сеанса втыкает ему нож в шею!

— Это было?! — Овсов и Пафнутьев, обернувшись, видят в дверях Валю — они даже не заметили, когда она подошла и тоже слушает страшноватый рассказ Пафнутьева.

— Было, — ответил следователь. — Позавчера.

— И что?

— К сожалению, скорая помощь приехала слишком поздно, — с преувеличенной скорбью проговорил Пафнутьев. — Спасти не удалось.

— А девушка?

— Будет жить.

— На свободе?

— Суд решит, — Пафнутьев развел руками.

— А что он решит? — Валю, похоже, потрясла история страшной мести во время показа фильма.