Братья должны умереть - Марина Серова Страница 15

В кабинете повисла нескончаемая пауза. Ямской, должно быть, просматривал статью. Затем опять зашелестела газета, скрипнуло кресло, и Ямской сказал:

— Да вот возьми, сам посмотри. Тут все написано: известный человек в стране, между прочим. Эх ты, недотепа! Почитай, почитай! — насмешливо воскликнул директор и замолчал.

Я громко выругалась. Карасик неожиданно тоненько ойкнул и испарился.

«Ну вот, хорошего парня напугала», — огорчилась я, постепенно приходя в движение. В кабинете снова повисла пауза. Теперь, надо понимать, статью читал Шапочников.

— Ну и что, — наконец упрямо сказал он.

— Он это, точно говорю. Думаешь, Веник не мог большим человеком стать? Еще как мог, он же на все ради этого готов был. Или ты забыл?

— Ничего я не забыл, — буркнул Ямской. — Хотелось бы, да никак не получается. Эх, что теперь говорить…

— Это точно, — согласился Шапочников. — Кстати, что до фамилии, так мало ли у кого какая фамилия бывает. Может, он ее сменил.

— Ага, — фыркнул Ямской, — как же!

— А что, — обиделся Шапочников. — Почему бы и нет? Я же сменил.

Я опять застыла, как изваяние, на этот раз с сахарницей в руке.

— Ну, почему ты поменял, это понятно, — рассмеялся Ямской. — Что тебе за фамилию в детдоме дали? Бесфамильный — это вроде как без фамилии. Каламбурчик, извини. С тобой все ясно, чисто детдомовскую фамилию сменить на другую — не грех. А Венику зачем шило на мыло менять? Между прочим, ты забыл об имени-отчестве. Его он что, тоже поменял?

— Насколько я знаю, это несложно. — Голос Шапочникова теперь звучал не так уверенно, как прежде.

— Этого кадра последнее время, кстати, часто по «ящику» показывать стали, — задумчиво произнес Ямской. — Не обращал внимания?

— Да я телевизор и не смотрю, некогда…

— Напрасно. Надо бы вечерок посидеть да поглядеть повнимательнее. Похож — не похож, а, черт возьми, что-то общее вроде есть.

Ну все! Я решительно подхватила приготовленный поднос. С меня хватит. Пойду-ка гляну, чью физиономию мои мальчики разглядывают с таким интересом. Вовремя спохватившись, я поставила поднос обратно, вынула наушник.

Переступив порог кабинета, я сразу же сконцентрировала внимание на газете в руках Шапочникова.

— А вот и чаек! — радостно воскликнул Ямской. — Давай-ка убирай свою макулатуру, чай пить будем.

— Нет, спасибо, пойду я. Пора. — Шапочников — Бесфамильный смерил меня рассеянным взглядом и поднялся. Газету он свернул в трубочку и засунул в карман.

Я подавила желание вылить ароматный чай на его лысеющую макушку. Шапочников, как будто почувствовав это, опасливо обошел меня сторонкой, попрощался и заторопился к выходу.

— Так вечером зайдешь? — окликнул его Ямской.

— Обязательно. Часов в восемь.

— До свидания, — с горечью сказала я газете, торчащей из кармана пиджака Шапочникова. — Очень жаль, что вы нас уже покидаете.

Игорь Николаевич нервно поежился и поспешил закрыть дверь.

— Он к шуткам непривычен, — хохотнул Ямской.

Я только вздохнула. Кто бы шутил, но только не я. Мне действительно было очень жаль, ведь я даже не смогла разобрать, что это была за газета.

* * *

Андрей Москвичов готовился к вечерней передаче. Прихлебывая остывший кофе, он перечитывал свои записи, время от времени делал пометки на полях, что-то вычеркивал, что-то добавлял, то и дело бросал карандаш и нервно потирал руки.

Дело обернулось несколько иначе, чем Андрей мог предположить еще несколько часов назад. Менее сенсационным оно не стало, зато могло оказаться более опасным, нежели ожидалось. До сих пор о возможной опасности для себя лично Андрей думал, исходя скорее из меркантильных соображений. Здорово было бы в одной из ближайших пе-редач выдать что-нибудь эдакое — между прочим, полушутя ввернуть, что как бы теперь самому не оказаться на полпути в рай. Примерно так он рассуждал, прикидывая ориентировочный план передач на несколько дней вперед.

Андрей по природе своей всегда был любопытен. Кроме того, еще с детских лет его отличала богатая фантазия. Возможно, именно эти два качества явились основными причинами для выбора профессии. Он и так любил совать нос в чужие дела, вследствие чего был в курсе всех происходящих вокруг событий. Так почему не попытаться на своем любопытстве заработать? А в случае если информации оказывалось недостаточно, всегда можно было подключить фантазию и что-то домыслить, достроить, высказать дюжину самых разнообразных предположений и даже, может быть, одним из них попасть в самое яблочко.

В отличие от московских аналитиков, перед которыми была поставлена вполне конкретная задача: в кратчайший срок сделать анализ сложившейся в Муроме ситуации в целом, не растрачиваясь на частности и при этом строго придерживаясь фактов, Москвичова во времени, равно как и в действиях, никто не ограничивал. Задач, кроме общей установки от руководства — выдавать качественные передачи и всячески повышать рейтинг, перед журналистом никто не ставил и, разумеется, не указывал, на что стоит обратить особое внимание, а чего касаться пока не следует.

Кто при этом выигрывал — журналист или аналитики, — вопрос спорный. Но Москвичов обладал по крайней мере одним явным преимуществом — он жил в Муроме. Каждое утро он просыпался в своей однокомнатной квартире или иногда в спальне очередной подружки, принимал водные процедуры, выпивал первую за день чашку крепкого кофе и с головой погружался в тот самый мир, который аналитики, состоящие на госслужбе, вынуждены были изучать «в кратчайшие сроки».

Ежедневно слушая новости, общаясь с десятками, если не с сотнями людей, будучи лично знакомым с некоторыми из погибших «в результате несчастного случая» предпринимателей, Андрей справедливо полагал, что общая картина ему вполне ясна. По крайней мере, на начальном этапе. А потому незамедлительно решил перейти в своем расследовании к частностям.

С чего начать — журналист думал недолго. С человеком, стоявшим в составленном им списке под номером один, Андрей когда-то был хорошо знаком, даже вхож в его дом. А десять дней назад, сразу же, как только в Муром поступили сведения о трагической гибели предпринимателя, посвятил его памяти целую передачу. Исчерпывающие материалы по делу погибшего, добытые преимущественно с помощью знакомого капитана милиции, хранились у Андрея дома в увесистой папке с надписью «Рабочая». Расследование обстоятельств гибели гражданина Гладкова, прибывшего из Мурома в Москву ранним декабрьским утром и найденного мертвым вечером того же дня в двух шагах от гостиницы, в которой он остановился, все еще не закончилось. Собственно говоря, все шло к тому, что расследование должно было затянуться на неопределенный срок. Сам Андрей прекрасно понимал, что найти убийц Гладкова можно теперь разве что с помощью чуда, но, несмотря на это, в одной из ближайших передач собирался обрушить хорошую порцию негодования на головы следователя, ведущего дело, а также его нерасторопных коллег. Что поделаешь, каждый по-своему зарабатывает на хлеб насущный.