Убийство в соль минор - Анна Данилова Страница 14

— Смысл?

— Но я сама хочу обо всем узнать! Ведь речь идет обо мне, о моем детстве!

— Да хоть сто порций. Только не понимаю, зачем тебе все это, если речь идет всего лишь о директоре детского дома, а не о твоей матери. Ладно бы, она была хотя бы дальней, но родственницей или знала бы твоих родителей. А так… Просто женщина, которая уделяла тебе чуть больше внимания, чем остальные воспитатели.

Я заплакала. Ерема смотрел на меня с непониманием.

— С кем ты говорил?

— С одной воспитательницей.

— Ты ездил в С. ради меня?

— А ты как думала?

— Что еще она рассказала обо мне? Об этой Соленой?

Я вдруг подумала, что поездка в С. была спровоцирована мной, причем давно, когда я мучила Ерему вопросом, откуда вдруг у меня такая странная фамилия.

— Это ее звали Соль? — вдруг догадалась я. — Директора детского дома?

— Да. У нее кликуха такая была. Но баба она была добрая, хорошая, дети ее любили. Не воровала и другим не давала. Характер, конечно, не сахар, вот поэтому ее и прозвали Солью. Понятное дело, что тут сыграла и фамилия. Думаю, что каким-то странным образом эта же кликуха прилепилась к тебе. Ты чего плачешь-то?

— Я думала, что Соль — это все же нота. — Я плакала уже в голос, давясь слезами. — Что моя мать была пианисткой и это у нее было такое прозвище. И что работники детского дома, зная об этом, дали мне такую фамилию. Ведь мы же с Н. с самого начала знали, что фамилия Соленая не имеет к моей семье никакого отношения. Странно, что он сам раньше не узнал об этой Соленой.

— В детском доме все поувольнялись, практически весь коллектив сменился. Мне просто повезло, что я нашел эту воспитательницу. Она рядом с этим детским домом на базарчике торгует овощами.

— А как она меня опекала, эта Елена Николаевна?

— Покупала тебе одежду, сладости, водила в кукольный театр. Как еще может опекать взрослая женщина маленькую девочку-сироту?

— А тот сад, рояль? Откуда все это? Может, это ее дом?

— Нет, я спрашивал. Елена Николаевна жила скромно, говорю же — не воровала. Откуда у нее дом и рояль? Она и на пианино-то не умела играть. Хотя она возила тебя к себе на дачу или в загородный дом, я не понял. Но можно себе представить, какая дача может быть у директора детского дома. Какая-нибудь хибара, курятник с шестью сотками и картофельным полем.

Моя радость от возвращения в дом в Лисьем Носу и встречи с Еремой была омрачена этой историей с женщиной, при жизни носившей такое же странное прозвище, как и я, — Соль. И никакие пирожные, которые с любовью и заботой выбрал для меня Ерема, не подсластили этот день.

Мало того, я нашла гильзы и узнала, как тяжело пришлось Ереме, когда он отправил меня в Москву. Здесь, в доме, были развернуты настоящие военные действия со стрельбой и убитыми, а потом и похороненными в лесу. И никто не знает, сколько месяцев Ерема глушил вечером кофе, чтобы ночью бодрствовать в ожидании вооруженных гостей — варваров, упырей, алчного воронья. Плюс еще эта история Елены Николаевны Соленой, которую я, как мне казалось, хорошо помнила. Да, была женщина, высокая, черноволосая, очень строгая, которую я, скорее всего, и воспринимала исключительно как директора детского дома. Да, мы с ней куда-то ездили на электричке или на поезде, было какое-то поле, и была картошка, и были цветы на круглом столе рядом с кроватью, где я спала. Картофельное пюре, котлеты, но не сырники с изюмом.

Все эти воспоминания были несколько размыты и подпорчены другими, связанными с большой комнатой с одинаковыми кроватями — спальней детского дома. Помню, были драки, какие-то девчонки даже кусали меня, обзывали, лупили, называли подхалимкой или что-то в этом роде. Помню горячие щи в большой столовой, каши, компот из сухофруктов, сливовую твердую карамель, походы в цирк, помню дождь за окном, помню шоколадные конфеты, которые находила в кармане своей курт-ки, запах нового клетчатого пальто… Все эти воспоминания были серыми, бледными и болезненными, словно память берегла меня от них, подсовывая мне сладкую и большую конфету счастья — воспоминания о другой женщине, другом доме, другой еде, другой солнечной картинке, которая нравилась мне куда больше и которая вселяла в меня надежду.

— Не плачь! — Ерема обнял меня и погладил по голове, словно я превратилась в ту маленькую девочку, подкидыша, никому не нужное существо, вызывающее жалость у директрисы детского дома. А ведь он был всего-то лет на пятнадцать старше меня. — Жизнь куда круче любой мелодрамы. Сейчас ты независимая богатая женщина, у тебя впереди вся жизнь. Будет у тебя счастье, поверь мне. Влюбишься, выйдешь замуж, пойдут дети. Тебе не надо зацикливаться на своем прошлом, на этом детском доме, этой директрисе, какой-то женщине, которая кормила тебя сырниками и поила пианистов шампанским. Правда, приди уже в себя, оставь эту идею! Да и пианист этот тебе не нужен. Он живет в своем мире.

— Стоп! — закричала я, отстраняясь от Еремы. — В своем мире, говоришь? Да я только и твержу тебе об этом самом мире, а ты никак не можешь взять в толк, что я хочу туда не просто попасть, а вернуться! Я оттуда родом, понимаешь, я это чувствую! Я генетический музыкант, как ты этого не хочешь понять? Я Соль — не соленая, а нота «соль», понимаешь? Я хочу жить среди этих людей, я хочу быть замужем за таким вот прекрасным мужчиной, пианистом, хочу служить ему, наконец! Если я не умею играть на музыкальных инструментах и писать картины, если мне это не дано или просто время упущено, так я хочу хотя бы научиться разбираться в искусстве!

— Да понял я тебя, понял. — Ерема резко вскинул руки вверх, словно обжегся об меня. — Успокойся. Ешь давай уже. Чего так раскипятилась?

— У меня план.

— Валяй.

— Тот пианист, Смирнов.

— И?

— Я хочу выйти за него замуж. Но не знаю, как к нему подобраться.

— Влюбилась все-таки, что ли? — осторожно спросил он и даже пригнулся, словно боясь, что я за дерзкое предположение метну в него чашку или графин.

— Нет, не влюбилась, — ответила я. — Но любовь — дело наживное. Он такой, такой… Я просто хочу сказать, что в такого можно будет потом и влюбиться.

— Почему именно он?

— Да потому что он — из С., понимаешь? Местная знаменитость. Я читала о нем много, видела его фотографии. Ты же знаешь этих журналистов. Они повсюду, везде щелкают своими фотоаппаратами. Это в Москве у него не так много поклонников, а вот в С. — много, я видела его в окружении всех тех, кто составляет это общество.

— Валя, давай начистоту. Как ты представляешь себе поиски своей матери? Ну, вошла ты в это общество, выйдя замуж за своего пианиста. Раз попала на какое-то торжество, банкет, концерт, званый вечер, выставку, я не знаю… И что? Ты надеешься увидеть эту женщину?

— Да. Просто уверена, что рано или поздно я ее встречу.

— А без этого брака — никак? Кто может запретить тебе появляться на всех этих тусовках?