Маньяк из Бержерака - Жорж Сименон Страница 14

Мегрэ приснился мучительный сон. Это было на берегу моря. Было страшно жарко, и обнаженный отливом песок был цвета спелой ржи. Песка было больше, чем воды. Море было где-то очень далеко, до самого горизонта виднелись лишь маленькие лужи среди песка.

А Мегрэ был моржом? Не совсем! Но и не китом! А каким-то очень большим животным, очень толстым, черным и блестящим.

Он был совсем один в этом бесконечном пекле. И он понимал, что ему во что бы то ни стало нужно уйти, уйти туда, к морю, где он будет наконец свободен.

Но он не мог двигаться. У него, как у моржа, были какие-то культи, но он не умел ими пользоваться. Члены его не сгибались. Приподнявшись, он снова тяжело падал в песок, обжигавший ему спину.

А ему обязательно нужно было добраться до моря! Иначе он увязнет в песке, который при каждом движении проваливался под ним.

Почему он такой одеревенелый? Может, его ранил охотник? Он никак не мог ничего припомнить. Он продолжал ворочаться на одном месте. Он был какой-то толстой черной массой, потной и жалкой.

* * *

Открыв глаза, он увидел уже освещенное солнцем окно и жену, которая завтракала за столом и смотрела на него.

Однако уже по этому первому взгляду он понял, что что-то не так. Это был взгляд, который он хорошо знал: слишком серьезный, слишком заботливый, материнский, с оттенком беспокойства.

— Тебе было больно?

Потом ему показалось, что голова у него тяжелая.

— Почему ты это спрашиваешь?

— Ты все время ворочался ночью. Стонал несколько раз… Она поднялась, подошла, коснулась губами его лба.

— Ты плохо выглядишь! — сказала она. — Тебе, должно быть, приснился кошмар…

И тогда он вспомнил про моржа и одновременно испытал смутное беспокойство и желание рассмеяться. Но он не рассмеялся. Все шло одно к одному. Мадам Мегрэ, сидя на краю постели, сказала ему осторожно, словно боясь его испугать:

— Я думаю, что нужно что-нибудь решить?

— Что решить?

— Вчера вечером я говорила с Ледюком. Совершенно ясно, что у него тебе будет лучше, ты отдохнешь и наконец выздоровеешь.

Она не решилась смотреть на него прямо. Все это ему было знакомо, он прошептал:

— Ты тоже?

— Что ты имеешь в виду?

— Ты думаешь, я ошибаюсь, верно? Уверена, что у меня ничего не получится и…

От напряжения у него на висках и на верхней губе выступил пот.

— Успокойся! Сейчас придет доктор и…

Действительно, это было время его визита. Мегрэ не видел его после вчерашней сцены, и мысль о предстоящей встрече отвлекла его от других мыслей.

— Ты оставишь нас вдвоем.

— И мы поедем к Ледюку?

— Мы не поедем… Вон тормозит его машина… Уходи…

Обычно доктор поднимался по лестнице через ступеньку, но этим утром он вошел более торжественно, слегка кивнул выходившей мадам Мегрэ, молча поставил свой чемоданчик на ночной столик.

Утренний визит всегда проходил одинаково. Пока доктор снимал Мегрэ повязку, тот держал градусник во рту.

Так было раньше, в таком положении проходил разговор и сейчас.

— Разумеется, — начал доктор, — я до конца исполню свой долг по отношению к раненому, каковым вы являетесь. Только прошу вас учесть, что отныне этим наши отношения и ограничатся. Кроме того, прошу вас зарубить себе на носу, что, поскольку у вас нет официальных полномочий, я запрещаю вам беспокоить членов моей семьи.

Чувствовалось, что эта фраза была приготовлена заранее. Мегрэ не шелохнулся. Он был по пояс раздет. У него изо рта взяли градусник, и он услышал недовольное:

— Опять тридцать восемь!

Это была высокая температура, комиссар это знал. Доктор нахмурил брови и, избегая смотреть на Мегрэ, продолжал:

— Несмотря на ваше вчерашнее поведение, я как врач говорю, что вам лучше всего окончательно выздоравливать в спокойном месте. Но этот совет можно истолковать по-другому и… Я не делаю вам больно?

Продолжая говорить, он ощупывал рану, где еще оставались очаги инфекции.

— Нет, продолжайте…

Но Риво больше нечего было говорить. Конец осмотра прошел в молчании, и так же молча доктор уложил инструменты в чемоданчик, вымыл руки. И только уходя, он вновь посмотрел Мегрэ прямо в лицо.

Был ли это взгляд врача? Или взгляд родственника Франсуазы, мужа странной мадам Риво? Во всяком случае, в этом взгляде было какое-то беспокойство. Прежде чем выйти, доктор хотел что-то сказать. Но предпочел промолчать и лишь на лестнице что-то шепотом сказал мадам Мегрэ. Комиссара больше всего беспокоило то, что он начал вспоминать все подробности своего сна. Он чувствовал и другие сигналы, предупреждающие об опасности. Только что, хоть он и не сказал ничего доктору, осмотр раны причинил ему больше боли, чем вчера, и это плохой признак. Плохо и то, что температура не снижается!

Так плохо, что, уже взяв со столика трубку, он отложил ее в сторону.

С расстроенным видом вошла жена.

— Что он тебе сказал?

— Он ничего не хочет говорить! Это я его спрашивала. Судя по всему, он советовал тебе полный покой.

— Как продвигается официальное расследование?

Смирившись, мадам Мегрэ села. Но было ясно видно, что она не одобряет поведения мужа, его упрямство, его уверенность в себе.

— Каковы результаты вскрытия?

— Он, наверное, умер после того, как стрелял в тебя, через несколько часов.

— Оружие так и не нашли?

— Нет. Сегодня утром фотографию трупа опубликовали все газеты, потому что здесь его никто не знает. Ее поместили даже парижские газеты…

— Покажи-ка…

Мегрэ взял газету с каким-то волнением. Глядя на фотографию, комиссар испытывал чувство, что в общем-то он единственный человек, знавший убитого. Мегрэ не видел его, но они рядом провели ночь. Он вспомнил свой беспокойный сон в вагоне — да спал ли он? — своего соседа по купе, его вздохи, неожиданные всхлипы, похожие на рыдания… Затем эти свисавшие сверху ноги, лакированные ботинки, носки ручной вязки…

Фотография была ужасной, как все фотографии мертвецов, когда им хотят придать вид живых людей, чтобы облегчить опознание. Бесцветное лицо, остекленевшие глаза. Мегрэ не удивился, увидев на его щеках седую щетину.