Неугомонное зло - Энн Грэнджер Страница 14

Страшная находка толкала Рут к срочным действиям. Пора, пора ей сделать то, что надо было сделать еще много лет назад. Оставив Эстер на кухне — та хлопотливо готовила обед, — Рут поднялась к себе в спальню и вынула из платяного шкафа маленькую шкатулку палисандрового дерева.

Шкатулка была очень красивая, Викторианской эпохи, дорожная. Вначале в ней было множество отделений для всех нужных мазей, лекарств и других медицинских предметов первой необходимости. Шкатулка принадлежала еще ее отцу; видимо, именно он извлек внутренние перегородки и стал хранить в шкатулке не аптечку, а документы, в основном счета и расписки, связанные с приходскими делами. Рут поставила шкатулку на кровать и подошла к каминной полке. Там, под вазой, она хранила ключ. Повернув ключ в замке, она потянула за медную ручку, впаянную в середину крышки. Ноздри уловили знакомый слабый запах, сразу навеявший воспоминания о тех временах, когда шкатулкой пользовались по назначению. Запахло нюхательной солью, чем-то приторным — возможно, настойкой опия, лавандовым маслом и экзотическим гвоздичным. В шкатулке лежали бумаги, истертые, немного пожелтевшие конверты.

Рут вытащила их и разложила на покрывале. При виде фамилии адресата — «Мисс Рут Паттинсон» — к ее горлу подступил ком. И не от горя — она уже давно перестала горевать. И не злость, давно перегоревшую. Что же тогда осталось? Стыд… или вполне понятная стеснительность. Рут печально вздохнула. Стеснительность нельзя недооценивать. Стесняясь, люди совершают самые дикие поступки… или, наоборот, чего-то не совершают. Просто из-за того, что робеют.

Пальцы ее двигались как будто сами по себе; они извлекли письмо из верхнего конверта, и у нее сразу же заболело сердце. Она вспомнила, с каким нетерпением вскрывала конверт в первый раз, много лет назад! Как ей хотелось поскорее прочесть письмо! Тогда ей казалось, что каждое его слово дышит любовью и преданностью. Рут принимала за чистую монету его небрежные заверения в том, что она — единственная девушка, которая ему небезразлична. Да, его шаблонные фразы казались ей пылкими признаниями.

— Дура, дура, дура! — прошептала Рут.

Нет, не дура. Дурой она даже тогда не была. Наивной — да. И еще она была влюблена по уши и потому убедила себя в том, что все настоящее, неподдельное. Позже, перечитывая его послания, она поняла, что они написаны под влиянием момента и гормонов, а вовсе не из чувства любви. Письма молодого человека, юноши, в душе совсем мальчишки; ему приятно чувствовать себя взрослым мужчиной, но жаль жертвовать беспечностью, не хочется брать на себя ответственность, неотделимую от взросления. Молодой человек, написавший письмо, отличался крайним эгоизмом и избалованностью.

Мама когда-то сказала Рут: люди делятся на тех, кто берет, и на тех, кто отдает. Видимо, покойная миссис Паттинсон основывалась на собственном опыте. Ее муж был, что называется, не от мира сего; он старался видеть хорошее во всех, даже в своих почти безнадежных прихожанах. Рут знала, что мама права. Рут всегда была дающей, а он… ну да, он, разумеется, был берущим.

Рут засунула письмо обратно в конверт и положила его к остальным. Где их сжечь? В доме нельзя — увидит Эстер. Конечно, подруга все поймет, и все же Рут не хотелось, чтобы Эстер знала. Она сожжет их в саду. Правда, сейчас сыро, но это не важно, бумага все равно сгорит, стоит лишь поднести спичку.

Она на цыпочках прошла мимо кухни. Из-за двери доносились знакомые звуки: Эстер мешала что-то в миске деревянной ложкой, тихонько мурлыкая себе под нос. Выйдя из дому, Рут повернула за угол и очутилась в саду. Надо же — у себя дома приходится скрываться! Зайдя за тисовую изгородь, она приступила к делу. Все оказалось не так просто, как она себе представляла. Конверты горели плохо — только края чернели. Пришлось вынимать письма и жечь их отдельно. К ее ужасу, когда она поднесла спичку к первому листку, он вдруг взмыл в воздух и, горя, поплыл в сторону дома.

Рут громко чертыхнулась.

Она достала из конвертов все письма и каждое смяла в комок. Потом сложила кучкой на земле и подожгла все разом. Бумага горела хорошо, хотя почерневшие клочья то и дело взлетали вверх, выдавая ее присутствие. Рут надеялась, что Эстер не высунется из окна кухни.

Эстер и не высунулась, зато появилась другая фигура. О ее существовании Рут и забыла.

— Что это ты здесь делаешь?

От неожиданности Рут вздрогнула и резко повернула голову.

За ней внимательно наблюдала толстуха в клетчатой нейлоновой куртке и кримпленовых брюках — Дайлис Туэлвтриз, вылитый старый Билли, только в женском обличье. Ее широкое лицо, обычно бесстрастное, горело любопытством.

— Мусор жгу, — сухо ответила Рут.

Дайлис злорадно ухмыльнулась:

— Как же, мусор… Старые письма!

Рут хотелось ответить, чтобы Дайлис не совала свой нос в чужие дела, но грубить она не стала, а негромко возразила:

— Старые квитанции, всякие счета…

Дайлис не поверила ее жалким попыткам оправдаться. Склонила голову набок и смерила Рут задумчивым взглядом:

— И тебя тоже бросили!

— О чем ты, ради всего святого? — Собственный голос показался Рут чужим, незнакомым.

— Тебя бросили, — терпеливо повторила Дайлис. — Как меня. Тебя тоже бросил парень!

— Ничего подобного! — возразила Рут. — Ты ведь знала моего мужа. Он умер.

— Я не про него, — презрительно хмыкнула Дайлис. — А про того, кто был раньше… Про твоего дружка! — Она оглядела кучку почерневших обрывков и пепла. — Странно, и зачем ты так долго их хранила?

С этими словами, словно показывая, что ответа ей и не требуется, Дайлис развернулась и неуклюже зашагала к себе домой.

Как она могла узнать? Откуда ей известно? Только догадывается или… сердце у Рут екнуло. Неужели Дайлис нашла ключ, догадалась, что он открывает шкатулку, и прочла письма? Рут не думала, что Дайлис станет интересоваться ее прошлым… Теперь она уже ни в чем не была уверена.

Черт бы ее побрал, в сердцах подумала Рут. Черт бы побрал всю их семейку!

Дайлис приходила к ним убирать и, как она сама говорила, «делать грязную работу»: она отскребала старый плиточный пол в кухне, мыла окна, вытряхивала коврики на заднем дворе. Зимой Дайлис чистила дровяную печь в гостиной. А еще она ловко чистила картошку и морковь, освобождая Эстер для более тонкой и творческой работы на кухне.

Конечно, Рут и Эстер вполне могли бы обслуживать себя сами. Но какую еще работу может найти Дайлис в Нижнем Стоуви? Наверное, преподобный Паттинсон, отец Рут, сказал бы, что они нанимают Дайлис из христианского милосердия. Подобные отношения связывали два поколения их семей.

Раньше мать Рут нанимала мать Дайлис мыть полы в доме священника. Брат Дайлис, молодой Билли, стриг у них газоны. Правда, потом он уехал из деревни и больше уже к родителям не вернулся. Когда Рут и ее покойный муж поселились в Нижнем Стоуви, Дайлис в первое же утро объявилась на пороге «Старой кузницы» и как ни в чем не бывало заявила: