Черный телефон - Дарья Симонова Страница 14

Нужно ли ей было объяснять, что истерикой здесь и не пахнет, здесь житейская практика и сермяжная правда. По составу спермы действительно можно определить состояние мужчины. Когда Мишель попытался объяснить, мудрая Бэлла сменила гнев на внутреннюю оскорбленность высокого низким и тихо пробормотала, что проза не должна быть медицинским справочником. Мишель взглянул на нее тогда — и увидел растерянную женщину. Она была таковой недолго, минуты две, а после принялась энергично бороться с «посудомойкой», пытаясь придать хаосу кухонной утвари компактный армейский порядок. Они были тогда в гостях у ее сестры, которая жила в соседнем подъезде…

…Потом они прощально сидели на пляже, и он уже не казался раем. Море, как всегда, манило бегством в иную роскошную, романтическую жизнь. Таков уж детский инстинкт при виде кораблей…

— А как разрешился ваш адюльтер? Пикантная история в вашей библиотеке — помнишь, ты рассказывала?

Бэлла только вздохнула, утопив вздох в рычании. Да, в ее коллективе случилась престранная история. Одна сотрудница вверглась в совершенно бесперспективный роман с чужим мужем. И теперь миляга Мишель хочет ее этим отвлечь. Но если б он знал, с чьим мужем этот роман! Тогда он бы поостерегся счесть эту тему отвлекающе-светской. Этот злосчастный муж… женат был на другой сотруднице «Грина»! Такие вот сериальные страсти. Бэлла, вспомнив об этом, погрузилась в новые мрачные раздумья. И может, Мишель оказался не так уж не прав: клин клином вышибают.

Адюльтер! Слово красивое, но совершенно не смешное, хотя всегда ужасно интересно, кто и с кем. Интересно, пока это никоим образом не касается тебя. А здесь — касалось! Причин тому было несколько. Одна из них в том, что, разумеется, Бэлла следила за настроениями в коллективе. В небольшом, но тем сложнее.

Шила в мешке не утаишь, любые метаморфозы личных обстоятельств здесь играли роль. Очень дурно, когда начинаются сплетни и интриги, они всегда помехи работе. И порой самые непредсказуемые. Но в данном случае Бэлла предпочла бы не знать. Она и так слишком много знала, и даже ее крепко стоящая на базисе ценностей натура не выдерживала хитросплетений этой византийской грамоты — здесь скажи, тут смолчи, там сделай вид, что знаешь, но молчишь, а завтра — что впервые об этом слышишь! Но на то она и неистовая Бэлла, что всегда про все в курсе. И вот надо же ей было заметить любовничков на черной лестнице! Сделать вид, что не заметила, она не имела права. Во-первых, чтобы в страхе перед разоблачением они не наделали глупостей. А во-вторых, и это важнее, Бэлла была всецело на стороне той, что была женой. И не потому, что была строгой моралисткой. А потому, что не любила беспорядка. И потому что… впрочем, об этом сейчас думать не нужно. Она не осуждала измены — она бурно огорчалась. Чужой муж для нее самой был табу. Потому что это тупик, а она терпеть не могла тратить зря время и силы. И не могла скрыть досады, когда его так бездарно тратили другие, которые приходили к ней советоваться — давно, во времена молодости. Бэлла уже тогда была советчицей, потому что ее умеренно-разумный гуманизм вкупе с чувством юмора и острым языком вызывал доверие и бунтарей, и особ нерешительных. Да и что греха таить — тогда у Бэллы тоже было рыльце в пуху. Но жизнь преподала ей один очень жесткий урок. О том, чем может обернуться измена.

Виток судьбы, о котором знали очень немногие. Мама, Мишель… кто еще? Однажды, лет десять назад, она открылась Кире, потому что знала — она, хоть и болтушка, но этот секрет выдавать не будет. В Кире жило мальчишески-сэлинджеровское представление о чести. В мирной жизни она заморочит тебя до смерти своей несобранностью и метаниями, но перед лицом истинной опасности на нее можно будет положиться.

Лет сто назад Бэлла влюбилась. Непростительно сильно. Это все испортило. Надо всегда измерять любовь диаграммой вроде той, что показывает компьютер, отвечая на запрос о том, насколько занят его жесткий диск. Если сегмент «свободно» совсем узенький, а все остальное любовь, надо принимать меры. Если же ничего не получается, спасаться бегством. Такие отношения обязательно выльются в катастрофу. Критическая масса дает взрыв. Причем порой настолько неожиданный, что дай бог остаться в живых.

Тот человек… Бэлла до сих пор не знала, как его называть. Случилась ссора, глупая, вздорная, ничтожная. В пылу Бэлла сказала что-то, задевшее его самолюбие. Потом этот дурачок приводил эту фразу целиком и винил ее в том, что она его оскорбила так, как не может любящая женщина. Но, убей бог, Бэлла не помнила этих слов. Более того, она была уверена, что не способна была произнести подобное.

Обычное дело в нелепых ссорах! Тебе приписывают то, чего ты не говорил. Могла ли Бэлла обозвать объект испепеляющей страсти посредственностью и бездарностью? Нет. Она не пользовалась этими словами. Они были для нее тягчайшим обвинением. Даже если она так думала, она пользовалась обтекаемыми формулировками. Тем более она бы этого не сказала человеку, перед которым была готова вечно стоять с протянутым подносом, как на картине «Шоколадница». Но он так все понял. И еще в гневной перепалке промелькнуло что-то про удивление. Нечто вроде: ты такая серость, что никогда никого не удивишь… Молодость, молодость. Откуда, к чему слово «удивление»?! Много лет Бэлла пыталась, кусая губы, вспомнить… Не могла. А вспоминала, потому что это слово на всю жизнь стало наваждением. Ее любимый идиот в злобной обиде прохрипел, что она еще увидит — он умеет удивлять. Он так ее удивит, что она этого вовек не забудет.

Признаться, это ему удалось. Ударом ниже пояса, неблагородно, гнусно, вероломно. Но удивил. Ничего не скажешь. У Бэллы была младшая сестра. Хотя почему была — она есть и сейчас, но с тех пор она стала для Бэллы скорее не сестрой, а дочерью. Сестра Алена. Болезненный невротичный ребенок. В детстве совершенно не понятный активной лидерше-сестрице. И тем не менее сестры любили друг друга. С рождения Алены Бэлла сразу органично восприняла роль защитницы и вожатой. Так просила мама, так напутствовал папа. Это было хлопотно. Но Бэлла любила хлопоты из-за избытка миссионерской и физической энергии.

И все во дворе и в школе знали, что Аленушка слегка чокнутая, но трогать ее не сметь, потому что Белка-толстая коленка за нее заступится громогласно и зубасто. Что ж, времена меняются. Алена превратилась в пушистоволосую тонконосую деву не от мира сего. Чего-то она там перебирала своими тонко-длинными пальчиками — то ли страницы фолиантов, то ли гербарии. Мечтала выводить новые сорта цветов. Типичный ботаник! Но не мягкотелый — она шла к своей мечте. И вдруг — скандал в благородном семействе. Аленушка забеременела! Как, почему, от кого?! Молчок, ступор, шок. Что за наваждение — может, сбой какой, неправда, ошибка? Отец уже умер, не отведал позора. И вот звонок: ну что, дескать, удивил? Это мой ребенок! Знакомый любимый голос… Бэлла старалась убедить себя, что это злая шутка. Потом долго пыталась понять, что он этим хотел показать. За что такая чудовищная месть — ведь она ему не изменяла, даже подумать не могла. Она шла по свежей, чистой, искрящейся от бликов тропинке к морю — и вдруг рухнула в колодец с грязью. Зачем Бог — такой гадкий предатель? И чему учит такая чудовищная несправедливость…

Теперь она, наверное, могла не без внутренней дрожи ответить на этот вопрос. Учит принимать решения. Тогда решение было принято. И оно, наверное, было единственно верным ответом на то удивление, которое устроили Балле… Она тоже постаралась удивить. Родились близнецы. И она вырастила их, как своих детей. Ведь с Аленушкой от нежданной беременности стали твориться странные вещи. Бэлла называла это удобным сумасшествием. Сестра стала увиливать от хлопотного, избегать неприятного и заболевать от трудоемкого. Причем выглядело это как вполне клиническая картина шизоидного психического недуга. Начался он еще во время беременности, когда Алена вообразила себя заразившейся нехорошей болезнью. Паника, слезы, у мамы гипертонический криз. Прийти и сообщить о страшных подозрениях доктору Алена боялась невероятно, поэтому разрубить гордиев узел пришлось старшей сестре. Скрепя сердце Бэлла успокоила еле живую матушку. Если это можно было назвать спокойствием! Но маме пришлось смириться с правдой. Биологический отец ее внуков физически чист, что Бэлла могла подтвердить под присягой. Алене, естественно, рассказали урезанную версию, чтобы не травмировать. Она так никогда и не узнала, кем был тот обаятельный парень. Но сестра и мать респектабельно заверили, что навели нужные справки и ей не о чем беспокоиться. Алену это устроило. Что для рациональной и дотошной Бэллы, конечно, явилось признаком серьезной утечки мозгов. Так она начала считать сестру частично недееспособной. А потом и вовсе больной на всю голову — при всей выгоде этой странной болезни… Дабы избегнуть изнурительных черных мыслей, Бэлла уверила себя, что так бывает. И все приняла как возмездие. Правда, непонятно за что. За неосмотрительную любовь, наверное, хотя иной не бывает.