Ты плакала в вечерней тишине, или Меркнут знаки Зодиака - Марина Ларина Страница 13

— Нет, в первый раз вижу. Но, так и быть, в память о Жар-птице поспрашиваю у братков.

— Хорошо. Вот мой телефон, домашний. — Настя вырвала листок из блокнота и записала свой номер. — Или дай мне свой.

— Не надо, если я что-то узнаю, сам тебя найду, — ответил Саня.

Он взял фотографию, положил ее в карман и направился к двери.

— Все, пока. Про меня — молчок. Поняла? А то кирдык, получишь, как Жар-птица, ножом по глотке. Когда я уеду, можешь звонить в милицию. Пока.

— Ладно. Спасибо, — растерянно сказала Прокофьева. — Я на тебя надеюсь и жду информацию.

— Спасибо потом скажешь. Бывай.

Саня закрыл за собой дверь, а Настя набрала номер «02»:

— Алло, милиция? Димитрова, 5. Убийство. Мой телефон? Диктую… Прокофьева… Да, пятый этаж. Я не уйду.

Через несколько минут приехала милицейская машина. И снова Насте довелось встретиться с майором Якименко, который сам был этим несказанно удивлен:

— Надо же, Анастасия Григорьевна, вы? Да-а-а, не ожидал я вас встретить так скоро и при таких обстоятельствах. И кем же вам, позвольте полюбопытствовать, приходилась убитая?

— Она была моей знакомой. Зашла ко мне в гости вчера. И переночевала, а утром ушла.

Дальше Насте пришлось врать, чтобы скрыть присутствие в этой истории напарника Жар-птицы, которому она обещала о нем молчать.

— Я смотрела в окно, чтобы помахать ей на прощание рукой. Но ее долго не было. Тогда я пошла посмотреть, что стряслось. Подумала — может, она просто застряла в лифте.

«Ух, ну и лихо же я вру», — подумала она о себе.

— Ах, — сказал Геннадий Сергеевич, — Анастасия Григорьевна, Анастасия Григорьевна. И что же вас связывало с гражданкой Жанной Птициной, жительницей города Вытегра, занимавшейся в городе Санкт-Петербурге нелегальной проституцией?

— А разве в России есть легальная проституция? — хмыкнула Настя. — Кажется, проституция у нас, в отличие, к примеру, от Германии, Чехии и других европейских стран, вообще не делится на нелегальную и легальную. — Это отступление помогло ей собраться с мыслями, чтобы дать достойный ответ. — Можно сказать, что меня связывал с Жанной Птициной интерес к жизни людей социального дна.

— Да-а-а, — улыбнулся майор, глядя Насте в глаза. — Никак Достоевского вспомнили. Это хорошо. Но, насколько я помню, этот писатель не вел близких знакомств с такого рода людьми, и материалы о жизни людей дна черпал из уголовных дел, которые вел его приятель адвокат Кони.

— Это верно, — ответила Настя, осознавая, что майор отнюдь не так прост, как ей было показалось. — Но Достоевский проповедовал человечность, при которой нет деления на людей первого и второго сорта, а каждый человек ценен, потому что он человек.

— Да, да, да. Запальчивый максимализм и демагогия. Хорошо, давайте ближе к делу, — сказал майор. — Насколько близко вы знали Птицину, и кто, по-вашему, ее мог убить?

— Я не знаю, — опустила глаза Настя. — Мы были едва знакомы. И я о ее жизни мало что знаю. Иногда мне просто бывало скучно… Она приезжала, развлекала меня.

— Ясно. Опрометчиво поступаете. Анастасия Григорьевна. Пускать к себе малознакомых людей — нехорошо. А жизнь людей социального дна, как вы выразились, можно изучать и другим способом. Это вам не игрушки. Птицина так или иначе была связана с представителями криминального мира, а это — не безобидный цирк, Анастасия Григорьевна. Тут вам ваш Достоевский не поможет. А теперь — кое-что для протокола. Сейчас этим займется следователь.

Следователь официально спросил о том, где и при каких обстоятельствах они с Жанной познакомились, сколько раз и когда встречались. Настя честно отвечала. О том, что с ней произошло давеча во второй половине дня, о странном человеке и бегстве от него она промолчала. Ей было стыдно. Знакомая проститутка да еще ненормальный мужик, который по морде бьет. Ударил — значит заслужила или просто дура. Что еще может подумать следователь. Ко всему прочему Настя не была уверена в том, что ее действительно что-то связывает с убийством Птициной.

«Да кому я нужна? Кому дорогу перешла? — думала Настя. — А Жанку, и в самом деле, могли замочить ее криминальные знакомые, мало ли за что. Кому-то дала, а кому-то не додала. Ведь я с ней, действительно, не настолько была близка, чтобы знать ее сокровенные тайны. Ой, Прокофьева, Прокофьева, какая же ты дура. Пройдут синяки — и срочно линяй, как говорится, в глушь, в Выборг».

Следователь составил протокол, дал подписать его Насте и взял с нее обещание позвонить, если она что-то новое и важное вспомнит. Отупевшая от всего произошедшего за последние два дня Настя лишь покорно кивнула головой.

Утром она чуть ли не целый час замазывала эти самые синяки, стоя в ванной комнате у зеркала. Хорошо, что когда-то давно она купила по объявлению у одного студента театральный грим и не выбросила его при переездах с квартиры на квартиру. Сейчас он ей как раз пригодился.

«Так, решено, сегодня еще полежу дома, а завтра стартую в Выборг, — решила Настя. — Хватит с меня этого чертова Петербурга. Якименко прав. И тысячу раз прав. Ступишь в дерьмо, по колено в нем увязнешь. Все, все — отныне и впредь я буду жить иначе и не буду ни во что лезть».

Ей даже пришло в голову что, может быть, стоит взять да и переквалифицироваться в учительницу русского языка и литературы, поставив жирный крест на журналистике. В конце концов, не так уж и трудно сменить профессию. Ну, посидит без денег некоторое время, зато потом будет обеими руками сеять доброе и вечное. И будет жить, а не валяться, словно сломанная кукла, у стены в подвале чужого дома, как Жанка Птицина.