Легенда о Фарфоровом гроте - Сергей Саканский Страница 12

– Странно. У всех старушек всегда бывает какое-то рукоделье. А у этой нет.

– Зачем тебе ее рукоделье?

– Веревочка или нитка нужна. Ага, вот она.

Он осторожно вытащил вместе с гвоздем перечно-чесночное ожерелье и распустил его. Кучка сушеных овощей осталась на столе, подняв облачко пыли, а следователь снял с темного прямоугольника на обоях мерку, свернул и спрятал ее в карман.

Хорошо зная друга, Жаров удержался от вопросов. Пилипенко никогда не делился своими соображениями – из гордости и самолюбия, опасаясь, что может ошибиться.

* * *

Они вышли во двор, продолжая осмотр.

– Похоже, поджигатель проник в квартиру, используя ключ старушки, снял со стены картину или что-то другое, что там висело, затем плеснул бензину и скрылся тем же путем. Но от сквозняка пожар двинулся не вглубь комнаты, а на кухню.

Пилипенко протер очки и стал ходить по двору, нагнувшись, будто ищет грибы.

– Нет, после пожарных следов не найдешь.

Он подошел к стене небольшого шиферного сарая, примкнувшего к дому, и уставился в нее. Жаров недоумевал: сарай как сарай, типичная местная постройка – ялтинцы давно нашли способ воздвигать свои курятники, невзирая на деревья, и сквозь пологий скат крыши пробивался ствол кипариса, вернее, сам сарай был построен вокруг уже взрослого дерева.

Жаров зашел за угол, чтобы увидеть стену. Пилипенко провел ладонью по облупившейся доске – слева направо и справа налево.

– Так, это интересно, – заключил он.

Жаров увидел, что на поверхности начертаны какие-то числа. Цвет надписи был красновато-оранжевым. Пилипенко посмотрел под ноги, нагнулся и двумя пальцами подобрал кусок кирпича. Он вернулся к своей машине, покопался в бардачке, достал прозрачный пластиковый пакет и аккуратно уложил обломок.

– Черт его знает, – задумчиво проговорил он, – может, и остались отпечатки.

Жаров недоуменно прочитал число, крупно написанное на стене сарая куском кирпича. Поначалу у него создалось впечатление, что кто-то записал для памяти телефон. Так делают, если ничего нет под рукой, с расчетом затвердить номер или, уже завершив разговор, разыскать что-нибудь пишущее.

Но что-то не помнил он такого сотового оператора, да и число было слишком длинное для мобильного телефона: 5091939137917002.

– Что это может быть? – проговорил Жаров. – Номер банковского счета?

– А ты подумай, поломай голову, Ватсон, – с ехидством отозвался Пилипенко.

– Сетевой пароль? – продолжал рассуждать Жаров. – Первое, что бросается в глаза – трижды повторено число девяносто один. А если наоборот… Вот это да!

Число, вернее, числа, прочитанные справа налево, имели уже совсем другой смысл – конкретный и зловещий…

– Именно! – подтвердил Пилипенко. – Это и есть то, вокруг чего вертится все наше расследование. Тысяча девятьсот пятый, тысяча девятьсот тридцать девятый и так далее.

Во дворе дома Алены Ивановны неизвестно кто и непонятно зачем записал годы убийств, произошедших в Фарфоровом гроте…

– Что ж! – воскликнул Жаров. – Мне, по крайней мере, ясно одно: все началось именно в девятьсот пятом году, и никаких преступлений раньше этого срока не было.

* * *

Жаров достал свой маленький цифровой фотоаппарат, с которым никогда не расставался, и снял надпись, по просьбе следователя – с хорошим разрешением и с трех разных точек. Надпись могла сказать о многом – о росте и характере писавшего, а при возможности, и установить автора по почерку.

Решение было где-то совсем близко. Вряд ли старушка являлась здесь главной: ее дом, скорее всего – штаб-квартира секты.

Пока Пилипенко связывался по рации с управлением, Жаров позвонил Тамаре Коршуновой, впервые за это время отметив, что ему нужен не повод для разговора с красавицей, а реальная информация. А она, эта информация, еще и подлила масла в огонь…

– Не было у нее никакого внука! – закончила Тамара.

– Как она сказала? – встрепенулся Пилипенко, краем уха слушая ее голос, который раздавался в трубке Жарова достаточно громко.

Пилипенко задумался.

– Удивительные дела, – заметил он, как бы отвечая на свои собственные мысли. – Поехали-ка в больничку, узнаем, кто это у нас из-под носа Алену Ивановну увел.

В приемном покое больницы их ожидал еще один сюрприз: сегодня утром старушка уехала с молодым человеком – не слишком гладко выбритым парнем в длинном светлом плаще.

Закономерный вопрос вертелся у Жарова на языке, но следователь опередил его:

– Не было ли в нем чего-либо странного?

– Мы и не таких видали.

– Что вы хотите этим сказать?

– Этот парень, – сестра хохотнула, – похоже, не совсем нормальный… Я бы сказала: нетрадиционной ориентации.

– Вот так, – сквозь зубы процедил Пилипенко, садясь в машину. – Мы искали любовника жены, а, дело, может быть, и вправду в любовнике, но мужа!

– И какое это имеет отношение к секте, действующей сто лет, к проклятью Фарфорового грота? – сказал Жаров.

– Ни малейшего. От всего этого с ума сойдешь! Нет, и что он за человек! – в сердцах выкрикнул Пилипенко, ударив ладонями по рулю. – Обрати внимание, все говорят о нем разное, будто и впрямь он насылает на них какой-то морок. Один сказал, что он вроде трехмерной модели из компьютерной игры. Для другого он не шел, а летел над землей. Третьей удобнее считать его гомиком.

Пилипенко помолчал, потирая оплетку руля, вдруг, будто что-то вспомнив, хлопнул себя по карману. Повернул ключ зажигания, машина завелась.

– Едем на квартиру к Калинину, – объявил он.

* * *

Войдя, Пилипенко сразу направился в гостиную, на ходу вытягивая из кармана мерку, сделанную из колдовского ожерелья. Высоко подняв руки, он измерил старинный астрологический календарь в стеклянной рамке, висевший на стене. Жаров присвистнул от изумления: оба размера совпали с точностью!

– Вот оно как делается, – с удовлетворением констатировал следователь.

Он бережно взял календарь за рамку, приподнял и снял со стены, поставив на пол. Рядом висела работа Милы Калининой – гурзуфский пейзаж с Медведем. Пилипенко проделал с ним то же самое. Теперь стало очевидным: как и в комнате Алены Ивановны, под пейзажем обозначился явный темный прямоугольник, а под календарем – нет.

Жаров заметил, хоть и так все было ясно:

– Получается, что календарь раньше принадлежал старушке. Это подтверждает связь Калинина с сектой. Значит, убийца – это все-таки он. Калинин мог действовать самостоятельно, в здравом уме, а мог быть как-то одурманен.

– Так точно! – сказал Пилипенко.

Он всегда произносил этот армейско-милицейский слоган, если был полностью не согласен с собеседником.