Лекарство от хандры - Варвара Клюева Страница 12

В Москве, в отличие от северной столицы, стоял мороз. Мотор «жигуленка» пришлось прогревать минут пять, только тогда капризная машина согласилась сдвинуться с места. Вырулив на Стромынку, Селезнев повернул в сторону Сокольников. Прежде чем ехать на вокзал, нужно было побывать у Варвары дома проверить, не найдется ли там прямых или косвенных указаний на причину ее исчезновения.

Ключ от своей квартиры Варвара вручила ему на третьей неделе знакомства. «Я никогда не открываю дверь ни на звонки, ни на стук, — объяснила она. Прекрасный способ избежать нежелательных контактов. Экономит массу времени и нервов. А для друзей приемных часов у меня нет. Можешь приезжать без предупреждения в любое время суток». Этот жест тронул Селезнева до глубины души, особенно когда он узнал, что обладателей ключей всего шесть — Варькина тетка, четверо старых друзей и теперь вот он, совсем недавний знакомый. Учитывая, что других родственников, приятелей и приятельниц у Варвары было великое множество, выдача ключа означала исключительную степень расположения и доверия.

Он выехал на эстакаду. «Что же случилось с этой бедовой девчонкой? В какую очередную темную историю угораздило ее впутаться?» Селезнев отдавал себе отчет в том, что тревога его отчасти иррациональна. Варвара пропала всего-навсего семь, ну, восемь часов назад. При ее непоседливости и безалаберности — совсем недавно. Пожалуй, единственная причина для беспокойства — уговор с Сандрой пойти вечером в ресторан. Обещания Варька дает неохотно, но давши, кровь из носу старается сдержать — в этом Селезнев имел возможность убедиться лично. А уж изменить планы, не поставив в известность человека, совместно с которым эти планы строились, — такое и вовсе не в ее духе.

И все-таки рационального объяснения выбросам мутного страха, выплескивавшегося откуда-то из подсознания, не было. Не хотелось себе сознаваться, но явно сыграло роль Сандрино упоминание о гороскопе.

Давно, когда они с братом были еще подростками, к матери в Балаково приехала погостить двоюродная сестра — чудаковатая старая дева, помешанная на всевозможных гаданиях. Невзирая на сопротивление и насмешки, она имела обыкновение хватать за руки домочадцев и подолгу водить острым носиком вдоль линий ладони, сопровождая сие занятие пространными предсказаниями. Но взглянув на руку Ивана, тетка, против обыкновения, была немногословна. Тринадцатилетнему Селезневу запомнилось, как она вдруг нахмурилась и пробормотала вполголоса: «Не нравится мне этот крестик… Надо будет посмотреть дома по книгам…» Ванька увидел, куда она смотрит, и фыркнул: «Не волнуйся, тетя Вера, это вовсе не зловещая метка судьбы, а просто шрамик от отвертки — пропорол себе руку два года назад». Все за столом рассмеялись, а сконфуженная тетка до конца отпуска забросила хиромантию и развлекалась гаданием на картах.

Пять лет спустя брат умер от белокровия, и Селезнева едва не свел с ума вопрос: «Почему?» Почему из двух генетически тождественных братьев, выросших в одном доме, евших один хлеб и практически неразлучных, заболел только один? Он терзал этим вопросом каждого врача, каждого биолога, с которым ему доводилось встречаться. «Трудно сказать», — говорили одни, пожимая плечами. Другие прятали свое неведение за наукообразными, но довольно бессмысленными фразами. Третьи бормотали что-то насчет условий течения родов — различных для первого и второго близнецов. А один старик акушер, принявший целую армию младенцев, тяжело вздохнул и сказал: «Судьба». И Селезнев вдруг вспомнил неловкость тети Веры во время эпизода с гаданием. С тех пор он не то чтобы начал верить предсказателям, просто стал бояться дурных пророчеств. Он не понял ни бельмеса из сбивчивых объяснений Сандры о «домах», аспектах, восходящих и нисходящих созвездиях, но покрылся холодным потом, услышав слова «дурной знак». И победить этот страх не могли никакие доводы рассудка.

Доехав до проспекта Мира, Селезнев повернул направо, миновал Крестовский мост, станцию метро «Алексеевская», свернул направо еще два раза и оказался у места назначения — длинного пятиэтажного дома времен Хрущева. Войдя в подъезд, он поднялся на четвертый этаж, пересек площадку и на всякий случай нажал на кнопку звонка. И тут же понял, почему Варькины друзья никогда этого не делают. Не успел он оторвать палец от кнопки, как из соседней квартиры выскочила взбудораженная растрепанная девица, которую можно было бы назвать симпатичной, если бы не некоторое сходство с крысой. Впрочем, и крысы бывают симпатичные, а вот Софочка… Селезнев уже имел счастье познакомиться с Варькиной соседкой и едва не застонал от досады, безошибочно распознав огонек неукротимого любопытства, горевший в ее глазах.

— Здравствуйте! Вы к Варваре? А ее, по-моему, нет. В последний раз я видела ее, кажется, позавчера — да, точно, в понедельник поздно вечером. Помню, еще хотела спросить, куда это она торопится на ночь глядя, но не успела открыть дверь, как ее и след простыл. С Варварой вообще невозможно словом перемолвиться: только откроешь рот, а она уже умчалась. И куда бежит? Зачем?

На последний вопрос Селезнев при желании мог бы ответить. Варька мчалась из дому сломя голову, дабы избежать контакта с Софочкой, которая отличалась цепкостью клеща, любопытством мартышки и болтливостью сороки. Подобное сочетание способно отпугнуть и заядлого натуралиста, Варвару же, предпочитавшую любоваться фауной с почтительного расстояния, при столкновениях с соседкой и вовсе охватывала паника. Однако Селезнев счел неразумным делиться своими соображениями с Софочкой, да та и не ждала ответа.

— Не женщина, а сплошная загадка. То сидит безвылазно дома целыми сутками, то вдруг исчезает непонятно куда… И никогда ничего не расскажет. Я спрашиваю: что у тебя за работа такая? Чем ты занимаешься? «Японской борьбой, говорит, — а по выходным клею бумажных змеев на продажу». Все отшучивается. Вот вы с ней сколько знакомы? Два месяца, да? Вам известно, чем она на жизнь зарабатывает?

Селезнев понял, что влип. Софочка смотрела на него с алчностью голодной вампирши, и было ясно: начни он отвечать, она не выпустит его из когтей, пока не высосет досуха. И не ответить нельзя — обидится. А если он молча достанет ключ и откроет дверь, вообще может поднять шум на весь дом. К тому же такие вот софочки, как правило, бесценные свидетели. Если к Варваре в последнее время наведывались незнакомцы, любознательная соседка наверняка в курсе, поэтому рвать с ней дипломатические отношения просто глупо.

От Софочки не укрылась его нерешительность.

— Это секрет, да? Честное слово, я никому не скажу.

Селезнев деланно засмеялся:

— Что вы, какие секреты! Просто неспециалисту обычно бывает трудно разобраться, что к чему, и, чтобы не тратить много времени на объяснения, мы стараемся на подобные вопросы не отвечать. Но вы, сразу видно, девушка начитанная, вам я могу сказать. Мы с Варварой — полисиндетологи. Специалисты по фикомицетам, барионам и пауроподам, понимаете?

На лице Софочки отразилась борьба. Неутоленное любопытство отчаянно сражалось с желанием произвести хорошее впечатление на ученого молодого человека. Последнее победило. Сглотнув разочарование, Софочка понимающе кивнула.

— Как раз ради пауропод-то я и приехал. Варвара заказала в Штатах ксерокопию одной статьи и обещала одолжить мне на недельку. На днях в Швейцарии будет конференция, я собираюсь послать туда тезисы, и статья нужна мне позарез. Варвара предупреждала, что в начале недели может уехать, но я замотался и не успел выбраться к ней раньше.