Таинственная женщина - Жорж Онэ Страница 12

– Как опасался? Но ведь это счастье для Женевьевы, у нее появятся средства, а наша армия станет использовать порох Тремона! К тому же будет увековечена память генерала, истинного патриота Франции… – с воодушевлением произнес Марсель.

– Но все же умоляю тебя, – сказал Барадье дрожащим голосом, – умоляю, не говори об этом никому ни слова… Никому, ты понимаешь! Это вопрос жизни и смерти: пока не найдут и не накажут убийц Тремона, нельзя поручиться за безопасность тех, кому известна тайна генерала.

– Успокойся, – сказал с улыбкой молодой человек, – никто не знает об этом, кроме тебя и дяди. Но я не отказываюсь от идеи воспользоваться изобретением, когда настанет подходящий момент, пусть и с риском для жизни.

– С этим и мы согласны, но перейдем теперь к другим вопросам. Тремон был откровенен с тобой, говорил о своей личной жизни… рассказывал о своих похождениях…

– Бедняга! Это была его слабость. Сердце его оставалось молодым и пылким, как у юноши… К тому же он отличался невероятным легкомыслием… Мне часто приходилось сдерживать, даже слегка бранить его, – с легкой иронией проговорил Марсель.

– Кто бы говорил… – проворчал Барадье-старший.

– Да, – рассмеялся молодой человек, – конечно, и я не образец целомудрия.

– Не обсуждали ли вы в последнее время его сердечные дела?

– Нет. Он казался озабоченным и был более сдержан, чем обычно. Быть может, его принудили молчать. Он уже не восклицал в последнее время: «А знаешь ли, дружок, очаровательная женщина!» – любимое выражение, которым обыкновенно заканчивались его признания… Заметив, что генерал стал скрытен и молчалив, я не вызывал его на разговоры…

– Как жаль! Не завязал ли он новых знакомств? Не называл ли он кого-нибудь?

– Тремон говорил только об одном ученом-иностранце, с которым познакомился и которого считал выдающейся личностью… Он называл его Гансом…

– Ганс! – воскликнул Барадье. – Да ведь так зовут человека, лишившегося руки! Это имя вырезано на кольце преступника, устроившего взрыв на вилле генерала. Значит, он был знаком с Гансом? Но Ганс – немецкая фамилия?

– Это не фамилия, а имя… Впрочем, вы должны знать, что есть много русских немецкого происхождения… Если этот Ганс – виновник катастрофы, то, без сомнения, он познакомился с Тремоном с целью завладеть формулами его изобретения… Но как он узнал об этом открытии?

Тут Граф, до сих пор хранивший молчание, тихо заговорил, будто размышляя вслух:

– Вы ошибаетесь: мотивы преступления – несомненно, что его совершили несколько человек, – более сложны, чем нам кажется. Вы ищете либо воров, покусившихся на многообещающее изобретение, либо террористов, желавших заполучить новое, могущественное средство разрушения. Все это слишком вульгарно. Мы имеем дело с более изощренными преступниками. Они обобрали Тремона, чтобы одурачить полицию. Кто собирается ограбить дом, тот не станет тратить время на портмоне или часы. Таинственные отношения этих господ с генералом, несомненно, указывают на то, что это политические агенты, и предположение это подтверждается участием в деле женщины. Во всех темных историях последнего столетия, связанных с международной политикой, непременно фигурировали женщины. По-моему, происшедшее можно объяснить следующим образом. Некая иностранная держава получила известия об экспериментах, проводимых Тремоном. Сделанные им публичные сообщения могли заинтересовать иностранных агентов. Они тотчас получили инструкцию сблизиться с генералом и завоевать его доверие. Изучив его привычки и пристрастия, к Тремону подослали красивую, ловкую молодую женщину, которая стала связующим звеном между ним и неким господином Гансом. Этот Ганс, вероятно, немец. Женщина – шпионка, состоящая на службе у наших врагов. Мужчина, вхожий в дом генерала, не сумел мирным путем открыть тайну изобретения. Тогда он решился прибегнуть к силе. Будьте уверены, что преступника нужно искать в самых высоких сферах, или, вернее, отказаться от розысков, поскольку с уверенностью можно сказать, что ничего не будет найдено.

– Не стану отрицать, – вмешался Барадье, – что в этом объяснении есть некоторое правдоподобие. Во всяком случае, нет сомнений, что люди, нанесшие этот удар, не остановятся ни перед чем. Вот почему надо быть крайне осторожными. Нам пока не следует ни менять наших привычек, ни вмешиваться в работу правосудия. Следует дождаться момента, когда убийцы генерала перестанут остерегаться, – это самая правильная тактика. Марсель вернется в Ар…

– Не раньше, однако, чем повидаюсь с Женевьевой… – не замедлил сказать молодой человек.

– Разумеется. Ты переночуешь дома и уедешь с утренним поездом. Твои мать и дядя будут очень рады провести с тобой несколько часов, – проговорил Барадье-старший.

– А отец? – спросил с улыбкой Марсель.

– И отец, конечно. Я поднимусь с тобой к матери. А ты, Граф, останешься в конторе?

– Да, пока не подпишу всех бумаг… Потом схожу домой и вернусь к обеду.

Отец и сын поднялись в квартиру. В передней они, к своему удивлению, увидели выездного лакея.

– У матушки кто-то есть, – заметил Барадье-младший. – Странно… Сегодня она не принимает.

Миновав коридор, они вошли в маленькую гостиную мадам Барадье. Та сидела у окна и выглядела чем-то озабоченной.

– Как, ты тут? – спросил супруг. – Я думал, что у тебя гости.

– Гостья приехала не ко мне, – последовал ответ.

– То есть как? Стало быть, к мадемуазель Тремон? – удивился банкир.

– Да, к ней, – смутившись, ответила мадам Барадье.

– Но что с тобой? – спросил банкир. – В чем дело?

– Видишь ли, эта особа – подруга Женевьевы… Она приехала, чтобы выразить ей свои соболезнования… Приехала одна, в сопровождении лакея, поскольку отец ее не может к нам явиться…

– Так это? – начал Барадье.

Жена не дала ему договорить:

– Да, друг мой, это мадемуазель Лихтенбах.

Наступило молчание. Марсель подошел к матери и обнял ее, продолжая смотреть на отца, который, встав у камина, пытался прояснить смысл этого нежданного визита.

– Какова она, эта гостья? – спросил Марсель.

– Признаюсь, я ее не рассмотрела. Когда доложили о ее приходе, я немного растерялась. Мне показалось, что она высокого роста и недурна собой… В особенности поразил ее голос – чистый, мелодичный.

– И давно она тут? – продолжил расспросы молодой Барадье. – И сестра моя присутствует при этом свидании?

– С полчаса, полагаю. Она не могла удалиться: это было бы бестактно.

Не слушая сына, Барадье задумался.

– Что ей нужно? Зачем Лихтенбах прислал ее? – пробормотал он.