Благочестивые вдовы - Ингрид Нолль Страница 12

– Если в доме нет центрального отопления, можешь дальше не рассказывать. А окна куда выходят? Если на улицу, то не слишком ли там шумно? Около большой магистрали я жить не стану. Далеко ли от моей работы? Через полгода съезжать – тогда обои менять бессмысленно…

– Ну, обои, допустим, не такие уж страшные. Зато в квартире есть все необходимое: мебель, посуда. Идеально для заносчивой дамочки, у которой за душой только футон и коллекция кошек, – убеждала я Катрин. – И добавь сюда полгода на то, чтобы спокойно подыскать достойное тебя жилье.

– Хм-хм, – пробурчала она, – все же надо сперва взглянуть.

Она позвонила студентке-этнографу, чтобы договориться о визите.

Фортуна медленно и со скрипом, но все же поворачивалась ко мне лицом. Я осторожно предложила:

– Хочешь, я помогу тебе перевезти вещи. А потом я бы с удовольствием провела пару дней во Франкфурте.

Она благодарно кивнула. А я уже прикидывала, когда лучше привезти туда же Бэлу.

Потом Катрин обнаружила в переезде свой резон.

– Тут есть и неоспоримое преимущество, – задумчиво сказала она, – я буду жить довольно далеко от моего прежнего дома, нет опасности наткнуться в супермаркете на мужа. И то, что на двери и в телефонной книге стоит не мое имя, тоже замечательно!

– Как же так случилось, что вы женаты, – недоумевала я, – если ты боишься его до смерти? Я вот, например, забеременела…

– Я тоже однажды была беременна, но он не захотел ребенка. Гад! Сколько я из-за него пережила. Мой брак был розовым кустом, на котором оказались одни только колючки. Ради того, чтобы избавиться от дурацкой фамилии, вообще-то не стоило лезть в пекло.

– Так что же у тебя была за фамилия?

– Бузони. В Италии это гордое имя напоминает о великом композиторе, а для немцев Катерина-Барбара Бузони звучит как «грудастая Барби», надо мной не смеялся только ленивый. [13]В двадцать лет у меня была невозможная любовь с одним парнем, мы чуть не поженились. Теперь до слез жаль, что я ему отказала. Но его звали Ральф Лекерман, а мне надоело, что меня все дразнят. И я думала, что если стану фрау Лекерман, то моим страданиям конца не будет. [14]Потом подвернулся случай, и не долго думая я стала Катрин Шнайдер.

Сидя в одиночестве в своей неубранной комнатенке, я опять размышляла о судьбе Катрин. Я хорошо ее понимала. Особенно мне понравилось, как она разделалась со своим итало-немецким происхождением, отреклась от семьи. А может быть, какие-то иные причины подтолкнули ее к этому шагу, не одна только фамилия. Принцессу Ослиную Шкуру в сказке изгоняет злая мачеха. А у Катрин наблюдалась очевидная мания преследования, развившаяся вследствие семейной жизни. Но кое-что в ее истории не вписывалось в шпионские страсти: если бы муж хотел с ней объясниться, он мог в любой будний день подкараулить беглую супругу у Народного университета.

На следующий день я навестила бабушку Коры.

– Доброе утро, фрау Шваб! – Как Красная Шапочка, я достала из корзины для покупок бутылку вина. – Я, собственно, зашла попрощаться.

– Спасибо, Майя, что вы опять меня навестили!

Я не поняла – она серьезно или как? Бабушка продолжала:

– Полагаю, Феликс и Кора приехали, раз вы собираетесь в дорогу. – Она вопросительно смотрела на меня и ждала подтверждения. На лице пожилой дамы было явное удивление, что внуки не появились сами. То, что я без Бэлы, она вовсе не заметила.

– Нет, просто мне пора возвращаться, отпуск кончается. Я же работаю! И если не вернусь вовремя, то потеряю место. Еще мне нужно забрать сына, он сейчас у отца, в Шварцвальде. Сколько еще Кора и Феликс пробудут в Италии, к сожалению, не могу вам сказать.

Шарлотте Шваб не понравились мои слова.

– Феликс же хотел всего на несколько дней… А вам он что сказал?

Первый раз за всю жизнь моя ложь не выгораживала Кору:

– Кора и Феликс мне признались, что им хорошо вместе, что они счастливы. Так что скоро не ждите.

Молнии сверкнули в бабушкиных глазах, замутненных, может быть, катарактой, но отнюдь не старческим слабоумием.

– Непостижимо! Они же родня! – Но старушка быстро взяла себя в руки и вновь встала за честь семьи. – Вы, Майя, наверное, не так поняли, – снисходительно улыбнулась она, – Феликс, должно быть, счастлив в Италии, он любит искусство Возрождения.

Ее лицемерие так возмутило меня, что я стянула на прощание маленькую гранатовую брошь.