Щенки-медвежатники - Виталий Ерёмин Страница 12

– Пошли, – потребовала мать. – Мы не спим. Отцу завтра на работу.

– Я, может, вернусь, но только не сегодня. И не завтра. Так что спите спокойно, – сказал Андрей.

– Значит, в школу больше не пойдешь?

– Зачем?

Мать вздохнула.

– Куда ты катишься?

– А мне по фигу.

– Ну, как знаешь.

Мать ушла. Андрей отвернулся к стене. Слезы были близко, в носу пощипывало. Набрал в грудь побольше воздуха и шумно выдохнул. Стало легче. Послышался голос Петра Палыча:

– Зря ты так. Родителей не переделаешь.

«Мать права, – подумал Андрей, – здесь я никому не нужен. А дома? – спросил он себя. – Разве там я нужен?»

…Андрею вспомнилась первая встреча с отцом. Приехав с войны, отец посадил его, четырехлетнего, на колени. Андрей осторожно потрогал отцовские усы и проговорил:

– Папка колючий.

– Нельзя говорить «папка», – строго произнес отец. – Называй меня «папа».

– Папка, – снова сказал Андрей.

Отец сердитым движением ссадил его с колен и больше не брал на руки…

Петр Палыч подошел к постели.

– Повязка сбилась. Давай поправлю.

Андрей привстал на постели, подставил голову. Петр Палыч начал аккуратно сматывать бинт. Посоветовал:

– Чтобы не пьянеть, нужно за час перед хорошей выпивкой принять граммов пятьдесят-семьдесят. За час!

– Учту, – сказал Андрей. И спросил: – Вы умеете танцевать вальс?

– Хочешь научиться?

– Угу.

– Когда-то этому в военных училищах учили не хуже, чем строевому шагу, – сказал Петр Палыч. – Видели в этом смысл. Учили не только вальсу, всем бальным танцам. Правда, в жизни редко пригождалось. Но если уж выпадал случай, мы были на высоте. Немцы в Германии после войны рты разевали. Удивлялись, как танцуют мазурку эти лапотные славяне.

– И повязывать галстук умеете? – спросил Андрей.

Петр Палыч внимательно посмотрел на него.

– И этому научу. Знаешь поговорку? Хорошо завязанный галстук – первый серьезный шаг в жизни.

Лицо майора было совсем близко. Андрей разглядел глубокие вертикальные морщины и кустистые брови. Похоже, Петр Палыч их стриг.

– Ты кем стать-то хочешь? – спросил майор.

Андрей пожал плечами.

– Я еще не определился. – И опять спросил о своем: – А почему чечены дают своим пацанам потыкать убитого ножами?

– Насчет чеченов не знаю, а воры в законе так делают, – спокойно ответил Петр Палыч. – Тебя интересует, кто убил приемщика стеклотары?

– А кто такие воры в законе?

– Мастера власти, – сказал майор. Похоже, он, как многие взрослые, любил отвечать туманно.

– А у нас в городе есть воры в законе? – спросил Андрей.

Петр Палыч отозвался задумчиво:

– Есть один экземпляр. Ты с темы-то не соскакивай. Я думаю, танцы и галстук – дело нужное. А профессия? Тебе не кажется, что это еще нужней?

Андрей сделал нетерпеливое движение. Кажется, этот старый хмырь взялся его воспитывать.

– Не дергайся, – сказал Петр Палыч, – а то мясо слетит. Я ж не на тарелку накладываю. Лежи и слушай. Неужели не интересно, когда о тебе говорят?

– Так вы ж вопросы задаете.

– Могу и не задавать. На тебе и так все написано. Как говорил один вор в законе, я вижу цвет твоей печени.

– Все считают меня пропащим, – сказал Андрей. – А вы, по-моему, специально достаете, чтобы я поскорее слинял.

– Бог с тобой, – искренне запротестовал Петр Палыч. – Я, наоборот, рад, все-таки есть с кем поговорить. А ты, говорят, еще и в шахматы хорошо играешь. Кстати, мать принесла кое-какую еду, мясо. Так что ты тут ничего не должен.

Он закончил перевязку и вышел, аккуратно прикрыв за собой дверь. «Странный тип», – подумал Андрей. И провалился в сон.

Утром его разбудил Генка. Сегодня он был свободен до пяти вечера. Он вообще часто работал во вторую смену, когда начальства, считай, нет и можно вытачивать на станках что-то свое. Генка принес последние новости.

– С тобой хочет поговорить Крюк.

«Что делается? – подумал Андрей. – Вчера подкатил Зван, сегодня Крюк. К чему бы это?»

– Центровым понравилось, что ты первый вмазал Жгучему, – сказал Генка.

Андрей усмехнулся.

– А что понравилось Звану?

– Может быть, то же самое. Говорят, он со Жгучим часто цапается.

– Но центровые и слободские не могут хотеть одного и того же.

– Ну почему же? – тонко улыбнулся Генка. – Еще как могут. И тем и другим нужно, чтобы мы, новостроевские, сколотили свою контору.

– Зачем?

– Не въезжаешь? Рано или поздно это все равно произойдет. Так чего тянуть? Разница в том, что и те и другие хотят, чтобы наша контора была только на их стороне.

Откинувшись на спинку стула, Генка курил сигарету, сбрасывая пепел в полураскрытую коробку спичек, и всем своим видом изображал дипломата, искушенного в хитросплетениях чужой политики.

– Что еще? – спросил Андрей.

– Костик в больнице. Его продырявили.

Андрей вскочил в постели.

– Как продырявили? Чем?

Генка пожал плечами.

– Его прошили велосипедными спицами, – послышался голос Димки.

Димка только что вошел и стоял на пороге. Он вынул из спортивной сумки бутылку кефира и печенье.

– Где Костик? В какой больнице? – спросил у него Андрей.

– В центральной. В реанимации.

«Там Катя, мне надо туда», – мелькнуло у Андрея. Он стал одеваться.

– Куда ты в таком виде? – воскликнул Генка.

Андрей пошел в ванную, посмотрел на себя в зеркало. Действительно, как можно идти по улицам с такими фингалами?

– Не обязательно идти. Можно позвонить, – предложил Димка.

Он набрал справочную, потом реанимацию.

– Кто вы Громову? – спросил женский голос на другом конце провода.

– Брат, – сказал Димка. – Родной брат.

– Мы таких справок не даем, – ответил голос.

На другом конце провода положили трубку.

Ребята пошли на кухню пить чай.

– Ну что? Как дальше жить будем? – спросил Андрей.

– Я думаю, нужно сделать пушку, – предложил Генка. – Иначе нам хана.

– Делай, – одобрил Андрей. – Пусть слободские знают, что у нас есть пушка.