Опер печального образа - Дмитрий Вересов Страница 11

— Обычная рутина, — махнул рукой, словно на кого-то за стенкой, Санчук. — Дома у мента одна маета. Пилят меня бабы двуручной пилой. Хоть бы развели…

— Не понял, — удивился Михаил. — Ты что, разводиться надумал?

— Ну, точно не понял, — согласился напарник. — Пилой, говорю, пилят не разведенной. Развели бы пилу, быстрее бы меня перепилили.

— И Анюта тоже пилит? — спросил Корнилов, имея в виду пятилетнюю дочку Санчука — тезку его жены.

— Научилась… Бабье дело — оно примитивное, общедоступное, потому и побеждает всегда.

— Вот, кстати, тут дочуре твоей подарочек от нас с тетей Аней. Передай, только не сядь на него по дороге.

Корнилов вынул из коробки яркую пластмассовую фигуру и поставил на стол Санчука. Фигура представляла собой пластмассового мальчонку с большими круглыми глазами, так любимыми в японской мультипликации. На голове у него была кепка, вроде бейсболки.

— Очень популярная у местных детишек игрушка, — пояснил Корнилов. — Теперь смотри. Кепарь поворачиваем таким образом. С этой стороны он на листок дерева похож. Гляди…

Сработал какой-то хитрющий японский механизм. На глазах у наблюдателей произошла самотрепанация пластмассового черепа. Разъединилось на две половинки и туловище фигурки. Откуда-то из чрева донеслась задорная песенка, видимо, детская. Пластмассовые створки повернулись, и, когда они с жужжанием большого потревоженного жука соединились, перед Корниловым и Санчуком стоял уже не мальчик, но зверек с острой мордочкой.

— Тануки, — пояснил Михаил, — добрый японский оборотень. Превращается в енотовидную собаку. Герой комиксов, мультиков, книжек…

В этот момент дверь открылась, и в кабинет вошел мужчина средних лет и высокого роста, одного с Корниловым. Впрочем, если бы не сутулость, он мог быть еще выше. Больше всего к нему подходил эпитет «костистый». Крепкий костяк этого человека чувствовался даже под серым свободным костюмом. Крупная кость была видна не только в протянутой для пожатия Корнилову руке, но и в его лице, то есть в скулах, нижней челюсти, надбровных дугах.

— С возвращением на родину, Корнилов, — сказал он прочувствованно. — Родина встречает вас, как всегда, «глухарями».

— Спасибо, товарищ подполковник, — ответил Михаил то ли на первое, то ли на второе предложение.

— Про поездку свою расскажете потом. Соберемся всем коллективом в красном уголке, вы заварите свой знаменитый чай… А то ведь надоест всем одно и тоже пересказывать по десять раз.

— А почему чай, товарищ подполковник? — вмешался Санчук. — Он и рисовой водки с собой захватил. Я думаю, для закрепления усвоенного материала можно…

Подполковник строго посмотрел на Санчука, но неожиданно кивнул:

— Не возражаю. Если Корнилов заодно научит сотрудников японской культуре пития алкогольных напитков, не буду против и практических занятий. Кстати, не удалось ли вам посетить наших японских коллег?

— Бог миловал, — машинально ответил Михаил, но тут же одернул сам себя. — Слишком мало было времени, товарищ полковник.

А такие вещи на ходу не делаются…

— Правильно, правильно, — закивал головой подполковник, отчего его выпирающий кадык стал заметен даже в фас. — Но наблюдения у вас какие-нибудь имеются насчет проблемы японского правопорядка?

— Да я как-то… — замялся Корнилов, которому сейчас, честно говоря, было не до Японии.

— Разве мог он думать о работе в отпуске, рядом с молодой женой, товарищ подполковник, — поспешил на помощь другу Санчук. — Это нереально.

— Настоящий профессионал всегда находится в состоянии оперативного включения, — наставительно сказал начальник. — Постоянное наблюдение, анализ ситуации, контроль, готовность… Писатель, к примеру, — всегда писатель. Работает двадцать четыре часа в сутки, даже когда не пишет. Так и у нас с вами. Мы не можем себе позволить в этом кабинете быть правоохранителем, а за его дверями стать простыми прохожими, посетителями ресторанов, зрителями в кино… Такие превращения не для нас…

— Так мы себя и так ментами чувствуем даже в сортире. — Санчук сказал грубовато, но точно такую же фразу в утренних новостях выдал высокий чиновник их ведомства, поэтому она была воспринята как цитата. — Корнилову пришлось на другой конец земного шара уезжать, чтоб развеяться. Мне бы такую же богатую жену!

— Почему же по делу Синявиной, где почти половина нашего отдела проходит в качестве свидетелей, никто ничего особенного не заметил? — спросил подполковник. — Кстати, вы уже ввели Корнилова в курс дела?

— Да, то есть только собираюсь…

— Ладно, через час жду вас обоих в своем кабинете. Санчука с докладом о ходе расследования, Корнилова со свежей головой и свежими мыслями. Что это такое? — подполковник указал на фигурку Тануки.

— Сувенир из Японии, — ответил Корнилов. — Японский оборотень…

— Оборотень? — удивился начальник. — Этого нам еще не хватало. Уберите сейчас же, и за работу.

— Вообще-то он классный мужик, — сказал Санчук, обращаясь к Тануки, принявшему уже образ толстого японского мальчика в бейсболке, — но, как любой начальник, несколько зануден. Значит так, ввести в курс дела…