Архангел - Роберт Харрис Страница 10

Буфет находился в задней части института и окнами выходил во внутренний двор, в центре которого среди сорняков валялись статуи Маркса и Энгельса, двух джентльменов викторианской эпохи, решивших отдохнуть после долгого марша истории и подольше поспать утром.

— Этих двоих они сбросили, не раздумывая, — заметил Эйдлмен. — Чего легче: оба иностранцы. Один к тому же еврей. Вот когда сбросят Ленина, станет ясно, что произошли реальные перемены.

— Вчера вечером ко мне приходил один мужчина, — сказал Келсо, отхлебнув кофе.

— Мужчина? Я разочарован.

— Могу я посоветоваться с вами, Фрэнк? Эйдлмен пожал плечами.

— Валяйте.

— Только чтоб это осталось между нами.

Эйдлмен потер подбородок.

— А вы выяснили, как его зовут, этого человека?

— Конечно, выяснил.

— Его настоящее имя?

— Откуда мне знать, настоящее оно или нет?

— А его адрес? Вам известен его адрес?

— Нет, Фрэнк, у меня нет его адреса. Но он оставил вот это.

Эйдлмен снял очки и стал рассматривать коробок спичек.

— Это ловушка, — наконец произнес он, возвращая спички. — Я бы на это не пошел. Все это выглядит надуманно.

— Но если это ловушка, — сказал Келсо, взвешивая на ладони коробок, — зачем ему было убегать от меня?

— Явно затем, чтобы это не выглядело ловушкой. Он хочет зацепить вас — чтобы вы разыскали его, стали упрашивать помочь найти бумаги. Психологически на этом-то и строится хитро задуманная фальшивка: жертва прилагает столько усилий, чтобы заполучить желаемое, что начинает верить, будто это правда. Вспомните историю с дневниками Гитлера. Либо это такой же блеф, либо ваш собеседник — сумасшедший.

— То, что он говорил, звучало очень достоверно.

— Сумасшедшие часто говорят так, что это звучит достоверно. Или же это просто розыгрыш. Кто-то хочет выставить вас в глупом свете. Вы об этом не подумали? Вы ведь не самый популярный ученик в школе.

Келсо задумчиво посмотрел вдоль коридора в направлении зала. Такое предположение очень вероятно. Там полно людей, которые не любят его. В слишком многих телепрограммах он выступал, написал слишком много газетных статей, отрецензировал слишком много никому не нужных книг. В углу болтался Сондерс, делая вид, будто разговаривает с Мольденхауэром, а на самом деле оба явно старались подслушать, что он говорит Эйдлмену. (После выступления Келсо Сондерс нелицеприятно высказался, обвинив его в субъективизме: «Интересно знать, почему его вообще пригласили? Нам давали понять, что это симпозиум для серьезных ученых...»)

— Не хватает им ума, — сказал Келсо. Помахал Сондерсу с Мольденхауэром и обрадовался, увидев, что они исчезают. — Или воображения.

— Вы, безусловно, гениально умеете наживать врагов.

— Ну, вы же знаете поговорку: чем больше врагов, тем больше чести.

Эйдлмен улыбнулся и открыл было рот, намереваясь что-то сказать, потом, видимо, передумал.

— Могу я осведомиться, как поживает Маргарет?

— Кто? А-а, вы имеете в виду бедняжку Маргарет? Отлично, спасибо. Здорова и процветает, по словам ее адвокатов.

— А мальчики?

— Вступают в весеннюю пору отрочества.

— А как дела с книгой? Прошло ведь немало времени с тех пор, как вы ее начали. Сколько уже написали?

— Пишу.

— Двести страниц? Сто?

— Что это, Фрэнк, допрос?

— Сколько все-таки страниц готово?

— Не знаю точно. — Келсо облизнул сухие губы. Просто невероятно, но ему хочется выпить. — Наверное, с сотню. — А перед его мысленным взором возник пустой серый экран и слабо мелькающий курсор, точно показатель пульса на машине жизнеобеспечения, просящий отключить ее. Он ведь не написал ни слова. — Послушайте, Фрэнк, в этом все-таки что-то может быть, верно? Не забывайте: Сталин любил все сохранять. Разве Хрущев не нашел того письма в потайном отделении письменного стола после его смерти? — Он потер раскалывавшуюся голову. — Письма, в котором Ленин возмущался тем, как Сталин обходится с его женой? А потом этот список членов Политбюро, где против всех, кого он собирался вычистить, стояли крестики. А его библиотека... помните его библиотеку? В каждой книге есть его записи.

— Ну и что вы хотите этим сказать?

— Что все возможно, только и всего. Что Сталин, в отличие от Гитлера, делал записи.

— «Quodvolumuscredimuslibenter», — нараспев произнес Эйдлмен. — Это значит...

— Я знаю, что это значит.

— ... это значит, дорогой Непредсказуемый, что мы всегда верим тому, чему хотим верить. — Эйдлмен похлопал Келсо по плечу. — Вам этого не хочется слышать, верно? Извините. Могу солгать, если так вам будет приятнее. Хорошо, я скажу, что история, рассказанная этим типом, в отличие от миллиона подобных историй, окажется не выдумкой. Я скажу, что он приведет вас к неопубликованным мемуарам Сталина, что вы перепишете историю, получите миллионы долларов, женщины будут лежать у ваших ног, Дуберстайн и Сондерс станут хором петь вам хвалу посреди гарвардского двора...

— Ладно, Фрэнк. — Келсо прислонился затылком к стене. — Вы высказали свою точку зрения. Я не знаю. Просто... Возможно, надо быть рядом с этим человеком, чтобы... — И заговорил быстрее, не желая признавать себя побежденным. — Просто это наводит меня на некую мысль. А вас не наводит?

— Конечно, наводит. Заставляет насторожиться. — Эйдлмен извлек из кармана старинные часы. — Пора возвращаться в зал. Вы не возражаете? А то Ольга будет крайне недовольна. — Он обхватил Келсо за плечи и вывел в коридор. — Так или иначе, вы ничего не успеете предпринять. Завтра мы возвращаемся в Нью-Йорк. Поговорим, когда вернемся. Узнайте, нет ли для вас где-нибудь места. Вы были отличным педагогом.

— Я был плохим педагогом.

— Вы были отличным педагогом, пока не свернули с пути науки и честности, поддавшись соблазну и дешевому пению сирен журналистики и рекламы. Привет, Ольга!

— Наконец-то! Заседание вот-вот начнется. Ой, доктор Келсо... не надо, нехорошо курить, пожалуйста, не курите. — И, пригнувшись к нему, Ольга вынула сигарету из его губ. Лицо ее с выщипанными бровями и тоненькой ниточкой обесцвеченных усиков над губой блестело. Она опустила окурок в его недопитый кофе и забрала у него чашку.

— Ольга, Ольга, почему такой яркий свет? — простонал Келсо, прикрывая рукой глаза. В зале было светло, как при электросварке.

— Это из-за телевидения, — с гордостью произнесла Ольга. — Нас снимают для передачи.

— По местному каналу? — Эйдлмен стал поправлять галстук-бабочку.

— Для передачи по спутниковому телевидению, профессор. На весь мир.

— Скажите, а где мы сидим? — шепотом спросил Эйдлмен, прикрывая рукой глаза от света.