Закат на Босфоре - Наталья Александрова Страница 10

– Ты не понимаешь, – с тоской протянул Петр иотвернулся, – везунчик.

– Не понимаю я? Петька, положа руку на сердце, неужелитебе легче было, если бы и я без ноги остался?

– Да ты в уме ли? – Петр даже приподнялся накровати.

– Что вы так кричите? – это вошла испуганная Варя.

– Ничего мы не кричим, просто разговариваем, –сердито ответил Борис.

Варю позвал раненый с другой кровати, она отошла к нему,стала что-то ласково выговаривать ему, потом подала напиться, немного приоткрылаокно… Борис смотрел на друга и видел, что глаза Алымова, помимо его воли,следят за Варей, что бы она ни делала. Он забыл, что Борис рядом, что смотритна него, и в лице его проступило такое, что Борис сразу все понял.

– Дурак ты, Петька, – тихо сказал он Алымову ивышел в коридор.

Варя сказала, что у нее скоро кончается дежурство, онапроводит Бориса к себе домой – тут недалеко, они смогут поговорить.

Варино временное жилище было довольно убогим. Вышла хозяйка– старая турчанка с длинным загнутым носом, как у Бабы Яги. Варя представила ейБориса, как своего брата, но хозяйка, похоже, не поняла или не захотела понятьи смотрела на Варю очень неодобрительно. Они сели рядом на узенький диванчик,Варя прислонилась к его плечу и затихла.

– Ты измучена, похудела и плохо выглядишь, –вздохнув, начал Борис.

– Что с нами будет? – прошептала она. – Какжить дальше?

– Не знаю, – честно ответил Борис, – ничегопро себя не знаю. А что говорят врачи про Петю?

– Операция прошла хорошо, – помолчав, ответиласестра, – но состояние у него… ты сам видел.

– Видел, – постепенно накаляясь, началБорис. – Значит, я правильно догадался, что он просто хандрит? Ты что – неможешь его расшевелить? Варька, ведь он тебя любит!

– Я тоже его люблю, – просто ответила Варя, –но он вбил себе в голову, что я хочу остаться с ним из жалости, что я слишкомсовестливая, чтобы бросить калеку.

Борис видел, что по щекам сестры бегут слезы.

– Он не хочет со мной разговаривать, он совершенноотстранился. Когда я подхожу, он отворачивается к стене. Он очень страдает, унего сильные боли. Доктор говорит, что это нервное, но он не может спать безморфия.

– Это Горецкий достает тебе морфий? – встрепенулсяБорис.

– Это второй раз всего, мне просто не к кому былообратиться, а денег нет, – потупилась Варя.

– И долго так будет продолжаться? Ты думаешь, что оченьпоможешь Алымову, делая его морфинистом?

– Но что же мне делать? – Варя уже плакаланавзрыд.

– А я откуда знаю? – искренне возмутилсяБорис. – Ну, скажи ему про любовь там…

– Говорю тебе, он не поверит! Ведь мы даже не успели сним объясниться… Тогда, в девятнадцатом, я уехала из Ценска очень быстро, и стех пор мы не виделись, а нашла я его случайно месяц назад здесь, в госпитале уфранцузов.

– О Господи! – вздохнул Борис.

Он сообразил внезапно, что Варя даже не спросила его, как ондобрался, как жил и воевал в Крыму. Они не виделись почти год, а ее в первуюочередь волновало здоровье другого человека. Борис еще раз горестно вздохнул:еще полтора года назад он думал, что потерял сестру навеки. Потом нашел, новместе они были совсем недолго. Варя уехала в Константинополь, они сноварасстались на год, а теперь приходится признать, что он опять потерял сестру.Вернее, ее отняли.

– Ну ладно, – великодушно сказал Борис, – дляПетьки мне тебя не жалко.

– Прости меня, Боренька, – она слабозасмеялась, – ты приехал, и все у нас теперь будет хорошо. Петяпоправится, и мы заживем все вместе, больше не будем расставаться. А в Берлинеделают отличные протезы, я знаю. Только денег нужно много…

– Вот с деньгами туго, – признался Борис. –Ты-то на что живешь?

– Первое время тратила то, что ты дал, а потомприходили какие-то люди и передавали деньги от Аркадия Петровича. Теперь платятнемного в госпитале.

– Ты часто видишься с Горецким?

– Окончательно он приехал сюда месяца полтора назад.Изредка навещал меня, даже в ресторан водил, – Варя улыбнулась. – Унего какие-то дела с англичанами – в ресторане мы встретили одного такого…мистер Солсбери.

– Кажется, он бывал в Феодосии в девятнадцатомгоду, – вспомнил Борис. – А где он сейчас служит, Горецкий то есть?

– Он не говорил со мной о делах, мы больше вспоминалитебя. Знаешь, он к тебе очень хорошо относится! Всегда с такой теплотой о тебеговорит… Кстати, кто такая Юлия Львовна? – с чисто женской логикой Варясменила тему.

– А разве тебе Аркадий Петрович не всерассказал? – поддразнил Борис.

– Он упомянул ее случайно в разговоре, но я самадогадалась, что у тебя с ней что-то было. Она – твоя невеста?

– С чего ты взяла? – удивился Борис. Он вспомнил,что после событий на Арабатской стрелке он видел Юлию всего два раза, и томельком, она была с ним любезна, но ничем не дала напомнить о тех особыхотношениях, что установились у них. Что с ней стало теперь, он не знает.

– Нет у меня никакой невесты, я одинок, потому чтосестра тоже думает о человеке, который совершенно ее недостоин и не заслуживаеттакого счастья.

– Он заслуживает, – серьезно сказала Варя. –И ты тоже заслуживаешь настоящей любви. Мы все слишком много выстрадали за этигоды. Россию не спасли, хотя пытались. И сделали все, что могли. Настало времяподумать о себе.

– Ты права, сестренка, – согласился Борис. –Нужно как-то устраиваться в этой новой жизни, на что-то решаться. Выбор тольконебольшой.

– Выбора у тебя вообще никакого нет. Я ведь долго здесьживу, все знаю. Поэтому оставь ты свои амбиции и соглашайся снова работать сАркадием Петровичем.

– Да ведь он мне еще ничего не пр??длагал! –удивился Борис.

– Предложит. Как я уже говорила, он хорошо к тебеотносится.

– Просто я зачем-то ему снова понадобился, –поправился Борис.

Они поели в маленьком греческом ресторанчике, которыйнаходился в подвале соседнего дома, запивая обед простым молодым вином, послечего Варя потащила брата в дешевые лавки, чтобы купить кое-что из одежды.Купили белье и ботинки, потому что после обработки на Принкипе старые ботинкиспеклись и разваливались на глазах.

Хорошенькая горничная в кокетливой белой наколке вошла вспальню и мелодичным голосом произнесла, раздвигая шторы на окне:

– О мадам, проснитесь!

С постели, заваленной кружевными подушками, послышалсяшорох, а потом едва слышный стон. Горничная разбудила Гюзель необыкновенно ранопо ее понятиям – еще не было полудня. Из-под одеяла высунулась очаровательнойформы ручка и нашарила часики на столике возле кровати.